Во время летней  сессии пятого курса, которая проходила с 16 июня по 16 июля 1979 года, к нашей группе присоединился совершенно выдающийся заочник, отставший от своего курса из-за задолженностей. Он выделялся в первую очередь по тому, как был одет. А одет был он как никто из нас. Все вещи, которые он носил, а летом человек носит не так уж много вещей, были стильные, сидели на нем замечательно. Подавляющее большинство студентов-заочников филологического факультета Азербайджанского государственного Университета имени С.М. Кирова были деревенские и одевались по-деревенски. То есть были студенты, которые носили дорогие вещи, но эти вещи были безвкусные, а на искривленных сельхозработами фигурах заочников они производили жалкое впечатление…

С новым студентом на первом же занятии у меня возник конфликт и, кажется, он как-то на перемене проявил некоторое желание меня побить. Но несколько девушек, одна из которых была из Сальяна и очень меня по-братски любила, не дали состояться драке, которая грозила полным моим физическим уничтожением. А сам конфликт возник из-за того, что на лекции по теории литературы у Тахсина Муталлибова новый студент, имени которого никто еще не знал, стал бросаться именами некоторых западных писателей, незнакомых практически никому из заочников. Мне показалось, что новый человек не так уж силен или вовсе не силен в западной литературе, просто этими именами он пускает пыль в глаза – нам и самому Тахсину Муталлибову, которому в скором времени предстояло у нас принимать экзамен. И я это высказал с места. Громко…

Как ни напрягаю свою память, не могу вспомнить, как же так случилось, что уже на следующий день мы с Арифом Керимовым стали друзьями. Да, этого студента, который был старше меня примерно на два с лишним года, звали Ариф Керимов. Ариф Паша оглы Керимов. У меня есть повесть, написанная в 1980 году. Она, как и другие мои сочинения, не опубликована. Называется она «Строился новый дом». И на рукописи под заголовком есть посвящение: «Арифу Паша оглы». Об этом расскажу позже…

Как оказалось, Ариф тоже никакой не городской. Замечу, что будь он городским, никаких приятельских отношений у нас не возникло бы. Примеров дружбы между бакинцами и уроженцами сельских районов просто я не знаю. Был на нашем курсе бакинец, если правильно помню, его звали Фариз, лекций он не посещал, появлялся на экзаменах, скорее всего не на всех. Таинственный был человек, некоторые говорили, что работает в КГБ. Перед самым экзаменом по зарубежной литературе просил однокурсницу «немножко рассказать ему про Мамунгуэя». Девушка не сразу поняла, что речь идет о Хемингуэе… Было несколько городских девушек, не замечал, что они общаются с деревенскими. Они были сами по себе. Мы существовали в параллельных мирах. С людьми другой расы и другой национальности гораздо проще было бы сходиться…

Ариф был родом из села Гарабулаг Варташенского района. Там же жил, преподавал в местной школе. Тогда уже был женат, имел двоих детей. Супруга работал в той же школе. «Иногда я не выдерживаю и начинаю материться, тогда супруга затыкает уши и выбегает из учительской», — рассказывал Ариф, весело смеясь. По его словам, его бесила тупость коллег, считающих, к примеру, Самед Вургун величайший поэт всех времен и народов…

Он говорил приятным, по крайней мере для моего слуха, северным акцентом, обладая редким звонким голосом. По его собственным словам, отец его был азербайджанец, мать – лезгинка. Забегая вперед, скажу, что у Арифа было обыкновение во сне разговаривать, это уже я заметил, когда мы жили в одном гостиничном номере. Говорил он во сне по-лезгински, это совершенно точно, хотя преподавал он азербайджанский язык и литературу, будучи без пяти минут дипломированным филологом…

К сожалению, я напрочь забыл большую часть из того, что знал об Арифе Керимове. Едва ли не первый же день его появления на нашем курсе появились о нем разного рода сведения, в том числе о том, что якобы он некоторое время был студентом Литературного института. Литинститут на глазах студентов-заочников филологического факультета АГУ имел огромный вес, и человек, даже не окончивший, а только поучившийся там какое-то время производил сильное впечатление. При близком знакомстве с Арифом я догадался – лишь догадался, потому что прямых вопросов по этой теме я ему не задавал, считая это бестактностью – что, студентом он Литинститута никогда не был, когда-то туда хотел поступать, некоторое время даже жил в общежитии на ул. Добролюбова, но не более того. Теперь припоминаю, что кое-то об Арифе мне рассказывал покойный Видади Мамедов, который тогда был заведующим отдела критики и литературоведения журнала «Улдуз». Ариф был знаком не только с Видади Мамедовым. Среди его знакомых были многие молодые писатели, в том числе самое громкое имя того времени Вагиф Джабраилзаде, с которым я познакомился тоже через Арифа. Как он сам с ними знакомился, сказать не могу. Но в знакомстве с ним заинтересованы были многие. Потому что знали, что с Арифом не только в чайхану, но и в хорошее кафе можно сходить и хорошо покушать на халяву. Ариф любил щедро платить, когда у него были деньги… Видади Мамедов как-то туманно очень рассказывал, что Ариф некоторое время провел в Москве, не имея никаких шансов попасть в Литинститут, потратил там кучу денег, отцу с трудом удалось вернуть блудного  сына домой…

О самом Видади стоит сказать несколько слов. Возможно, о нем после его смерти написано немало в Баку, ведь друзей у него было много. О его смерти я даже не помню от кого узнал. Он умер в девяностые. Или погиб. Не могу сказать. Я знал, что у него жена была армянка. И детей у него было двое. Был он неплохим журналистом. Писал и публиковался мало. Очень гордился своими интервью с Ниязи и Муслимом Магомаевым… Каким образом он стал завотделом критики молодежного литературно-художественного журнала, не могу сказать. Говорили, что он родственник Эльчина. В редакционном кабинете он практически не сидел. Когда на работу выходил, в основном гулял в саду Двадцати шести комиссаров. Глубоко презирал всех авторов, кто приходил с рукописью. Думаю,  что печатать по литературоведению и критике в «Улдуз», решалось не Видади Мамедовым, а самим главным редактором Юсифом Самедоглы или его заместителем. Иногда решение печатать или не печатать какую-то вещь, принималось в ближайших ресторанах, например, в «Новбахаре». Не могу сказать о главных редакторах, но практически все сотрудники литературных газет и журналов автора проводили через ресторанную процедуру. Речь, конечно, идет о малоизвестных авторах. Решение о сочинениях заслуженных лауреатов, скорее всего, принималось в порядке законной очереди…

Тогда же в «Улдузе» работал Вагиф Джабраилзаде, он заведовал отделом поэзии. Заведовал он так: когда время от времени в редакции появлялся молодой автор со своими стихотворениями, Вагиф, который совершенно случайно оказывался на рабочем месте, брезгливо брал у него рукопись, презрительно смотрел на первый лист и спрашивал: «Ты Вознесенского читал?» Как назло, оказывалось, что молодой автор, кстати, обязательно студент из деревенских, ибо бакинцы стихов не пишут, по крайней мере не пишут на азербайджанском языке, Вознесенского не читал. Джабраилзаде гневно рычал на невежу, который, явно чувствуя реальную угрозу физического насилия, пулей вылетал из кабинета…

Кстати, это были только первые месяцы, когда сам Джабраилзаде вышел в люди, благодаря, думаю, во многом Акраму Айлисли, щедро печатавшему его в единственном толстом литературном журнале республики «Азербайджан». Его назначение в «Улдуз», возможно, тоже произошло не без вмешательства Айлисли. Хотя можно предположить, что редактор журнала Юсиф Самедоглы сам ценил творчество Вагифа Джабраилзаде, которого стали печатать, когда ему было уже за тридцать… Долго не признаваемый никем, не имеющий прописку даже в общежитии, выпускник, кажется, заочного отделения строительного института в одночасье стал едва ли не первым или вторым после Рамиза Ровшана поэтом. В нем, как мне показалось, накопилось много злобы за унижения прежних лет и отчасти этим можно объяснять то, что он постоянно кидался на людей. Все, кто занимался литературным творчеством, при встрече с ним косвенно или напрямую должны были признать его гений или сознаться в собственной бездарности. Если делалось это несвоевременно, Вагиф Джабраилзаде сам брался за дело. Он, конечно, был талантливый человек, хотя сильно переоцененный. Но трагедия его состояла не в том, что определенный круг его переоценил, а в том, что он сам себя переоценил. Хорошими были только первые его публикации, потом пошли слова, слова…Он не учился, не образовывался, хотя к хорошему литературному слову у него был если не абсолютный слух, то хороший нюх точно. Последнее время я несколько раз читал разные его рнтервью. Несет абсолютную чушь… «Азербайджанский язык самый лучший язык в мире…» Этого можно было ожидать…

При каких обстоятельствах Ариф меня познакомил с Вагифом, я не помню. Вместе мы несколько раз в чайхану ходили. Самая посещаемая литераторами или считающими себя таковыми чайхана называлась «Гызылгюль» и находилась она в двух шагах от Союза писателей, от редакций журналов «Азербайджан» и «Улдуз». Должен сказать, что отношение Вагифа ко мне было самое уважительное. Этому было, думаю несколько причин. Во-первых, ни на какое место в тамошнем поэтическом олимпе я не претендовал и вообще никому не говорил, что стихи пишу. Нет никаких сомнений, что предложи я ему какие-то свои сочинения, отношение его ко мне немедленно стало бы враждебным. Во-вторых, он в определенной мере ориентировался на Видади Мамедова, который всячески подчеркивал дружеское ко мне отношение. Одним словом, за время наших встреч, которых было не так уж много, у нас с Вагифом Джабраилзаде не было никаких стычек. Между нами даже произошла даже краткая переписка, одно из его писем недавно я обнаружил среди своих бумаг, оставшихся у матери на родине…

Я о Вагифе так подробно пишу потому, что Арифа Керимова последний раз видел вместе с ним, и состоялась эта встреча в Москве, если не ошибаюсь, в 1983 году…

Приятельские отношения между Арифом и мною стали дружескими во время зимней сессии шестого курса. Заочникам в Баку жилье, конечно, не предоставлялось, приходилось жить в гостиницах – на десять дней зимой и на тридцать дней летом снимать комнату было практически невозможно. В гостиницах мест не было всегда. Всегда. Место добывалось только через взятки. Администраторы обычно брали десять рублей, вложенных в паспорт. Но и за деньги не просто было решать вопрос. Надо было уметь договариваться с администраторами, которые в общении с сельчанами прикидывались не владеющими азербайджанским языком даже на бытовом уровне…

29 декабря, если я не ошибаюсь, приехав в Баку на самую длительную зимнюю сессию из трех недель, в первые же часы пребывания в городе почти случайно встретился с Арифом, который предложил мне пожить в Интуристе. Он там нашел знакомого или знакомую, почти договорился о номере, теперь ему нужен сосед. Я согласился, хотя семьдесят рублей за три недели для меня были большие деньги…

Теперь этой гостиницы нет, она снесена, на ее месте воздвигнуто другое здание, тоже гостиница, кажется. Тогдашний Интурист состоял из двух соединенных между собою зданий. Одно здание было шестнадцатиэтажное, другое – десятиэтажное, в котором мы жили. Номер наш был на десятом этаже. С телевизором, что было крайне важно, так как в январе 1980 года проходили матчи между канадскими и советскими хоккеистами.

Заочное высшее образование само по себе предприятие сомнительное. В Азербайджанском государственном университете эта сомнительность была во всем. Начну с того, что мы практически университета за шесть лет обучения не видели. В университете я сдавал вступительные экзамены, защищал диплом и сдавал госэкзамен по научному коммунизму. Все занятия проходили в здании 225-й средней школы, когда учащиеся находились на каникулах. На лекциях поток из пяти групп, а это больше ста человек, загоняли в обычную классную комнату. Летом дышать было невыносимо… Это отдельная история… Зимняя сессия начиналась тридцатого декабря. Люди приезжали из районов, после одного дня занятий наступал предновогодний день. Потом и Новый год… Кто составлял этот график? Гейдар Алиев? Ректор Багирзаде?

Насколько я помню, тридцать первого декабря мы сильно напились – я, Ариф и Акрам, наш однокурсник из Хачмаза. Он плохо учился, можно сказать, совсем не учился, но обладал талантом пародировать. Он мог говорить голосами преподавателей, знаменитых артистов. Был остроумен, несмотря на стопроцентную академическую задолженность, не унывал, добывал справки, выходил на влиятельных людей, те выходили на преподавателей, на декана, на заведующих кафедрами, он бывал не приеме у ректора, которого потом пародировал…

У него было где жить, но почти всё свое время проводил вместе с нами в гостинице. И новогоднюю ночь. В состоянии глубокого алкогольного опьянения мы смотрели хоккейный матч, засыпали, просыпались и продолжали смотреть дальше.

Это была последняя наша сессия, было много экзаменов, но много было еще лекций и семинаров. То есть каждый день к девяти утра надо было быть в «университете», то есть в 225-й школе, которая находилась в значительном расстоянии от Интуриста. Как оказалось, пробуждение ото сна Арифа равносильно возвращению с того света. Он спал крепко, в течение ночи при этом толкая речь на лезгинском. Когда его удавалось разбудить, времени, чтобы успеть на первое занятие на общественном транспорте, не оставалось. И мы садились такси, которое обходилось в три рубля, которые для нас были вовсе деревянными, а золотыми. Ариф любил хорошо посидеть, если не в ресторане, то в хорошем кафе. Вскоре у него кончились деньги. Впервые за шесть почти лет моих денег тоже не хватило до конца сессии. Так у Акрама денег не было с самого начало, с его бюджетом ничего катастрофического не произошло. Ариф провел совещание и объявил, что один из нас должен ехать в район за деньгами. Они оба по объективным причинам, ныне мною забытым, не могли. Я отправился в Сальян, чтобы брать взаймы у брата и срочно вернуться назад. Это было ужасно. Просить деньги, даже в долг, я не люблю…

Но оставшееся время, насколько я помню, мы провели весело. О чем мы тогда разговаривали? – это я с трудом вспоминаю. Ариф часто говорил о своих литературных мечтах. Писал ли он до этого что-либо, я не могу сказать. Он мне не показывал. Наверное, были какие-то опыты, не зря же он знакомился с литераторами и тратя на это даже деньги. Но представить его за письменным столом, к тому же долгие часы, было трудно. Он собирался написать нечто такое, что могло в один миг поставить его в один ряд с Фолкнером, с Камю. «Что бы такое написать, что сразу Нобелевскую премию присудили?» — он всерьез спрашивал меня, полагая, что обо всем этом я всемерно осведомлен, так как неправильно видел во мне будущего крупного литературного критика или литературоведа. Однажды утром в выходной день он мне протянул лист бумаги, сказав, что пока я спал, он начал писать, кажется, невероятную вещь. Я быстро прочитал начало этой невероятной вещь и сказал, что он тут просто вкратце излагает повесть Валентина Распутина «Живи и помни». Как сильно расстроился Ариф, заметно было по его побледневшему лицу. «Этот Распутин нас доконал», — сказал он. Он похож был на ребенка, у которого отняли полюбившуюся ему игрушку, объявив, что это не его игрушка… Ариф и на самом деле был похож на ребенка, он был чист душой, в этом я уверен по сей день. Таких искренних людей я в своей жизни больше не встречал… Он, конечно, по природе был авантюрист, жаждал славы, как дети жаждут признания взрослых…

Детскость в нем проявлялась в нем во многом. От эмоций, мгновенно вспыхнувших, на его глазах появлялись слезы, анекдотам он смеялся до удушья… Кстати, анекдоты в основном рассказывал нам Акрам и не только анекдоты. Одно время ему доводилось работать на телевидении ассистентом режиссера и он знал массу правдивых и вымышленных историй из жизни творческих людей. Рассказывал он разными голосами. У него особенно хорошо выходили лезгинские анекдоты. То есть те азербайджанские анекдоты, героями которых были лезгины… Теперь вот впервые над этим задумался… Если не ошибаюсь, Ариф и эти анекдоты любил… Спустя многие годы задним числом думаешь, что некоторые из этих анекдотов, очень остроумных и вообще-то безобидных, могли бы задеть будущего лезгинского лидера… Но Ариф, как мне тогда казалось, был человеком без комплексов, да и вряд ли себя видел будущим лезгинским лидером – он ведь мнил себя великим азербайджанским писателем, претендентом на Нобелевскую премию. И лезгином-то он себя не называл. Говорил, что мама лезгинка. Правда, во сне говорил исключительно по-лезгински. Это совершенно точно…

Он в свободное время спускался в холл гостиницы и заводил знакомства, это ему удавалось легко. Однажды в номер он вернулся в чрезвычайном волнении. Сказал, что минуту назад внизу слышал душераздирающую историю. В одном селе молодой парень изнасиловал женщину. Возник скандал, грозящий перерасти в смертоубийственные распри между семьями. У парня родственники оказались влиятельными людьми. Они уговорили семью женщину, в том числе мужа, замять историю. Заключили как бы мировую. Сын женщины, подросток, не выдержав позора, взял отцовское ружье и застрелился…

Через несколько месяцев, летом 1980 года в течение нескольких дней я написал повесть на основе этого события, посвятив ее Арифу Паша оглы…

Как Ариф к экзаменам готовился, ничего об этом не могу сказать. Хочется представить его за учебником по синтаксису или по истории литературного языка – не получается. Он был крайне не усидчив. У меня есть даже определенные догадки относительно его нобелевских мечтаний. Берет он, допустим, повесть Камю «Чужой». Прочтет пару страниц, в лучшем случае половину. И останавливается, как сраженный шальной пулей. «Ведь это так просто. Мне тут все понятно», — говорит он себе. «Ведь и я могу! Всего несколько дней работы – и тебе Нобелевская премия!»

Он, конечно, был прав, если, конечно, действительно так думал, в том, что все ему было понятно. У него, как я выше отмечал, был литературный вкус или, вернее, нюх. Он умел хорошее отделить от дурного – это ведь тоже дар божий, но не достаточны         й, чтобы писать самому. Он давно, возможно, с детских еще лет, вынул себя из толпы и все время искал способы, чтобы с этой толпой никак не смешаться. О том, как возвышаться над толпой, он мог и не думать, подобная задача требует многого, в наличии чего, то есть этого всего многого, в себя он вряд ли был уверен.

В течение двух сессий, когда мы с ним близко общались, он не стал лидером среди новых однокурсников – знаниями он не блистал, трюк с Литературным институтом провалился. Но все это компенсировалось его безусловным обаянием. Девушки, большинство которых на самом деле были  молодыми замужними женщинами, его полюбили – он был галантен и вообще трепетно относился к женскому полу… Ему всего этого было мало. Думаю, перспектива всю жизнь прожить сельским учителем его вгоняла в депрессию. Твердо ли он верил в возможность написания в одночасье литературного опуса, достойного Нобелевской премии, я не могу сказать. Возможно, и верил. Хотя бы временами. Когда других способов не смешаться с серой толпой он не видел…

Мы вообще практически не говорили о том, что с нами будет. Акрам после нескольких лет скитаний в Баку с низкооплачиваемой работой вернулся в родной Хачмаз, собирался жениться и осесть там. У меня, как у человека робкого и неврастенического, никаких мечтаний не было. Мне хотелось, чтобы быстрее покончить с заочным университетом и вообще с образованием, так от бесконечных экзаменом нервы у меня были основательно истощены… Ничего относительно будущего не говорил и Ариф. Про себя я иногда представлял его директором школы, партийным работником…

Возможно, я ошибусь в дате – это было или в 1995 или в 1996 году. После отпуска я летел из Баку в Самару. Тогда был ночной рейс. Рядом со мной сидел мужчина примерно сорока лет, который летал в Сибирь транзитом через Самару. Я приятно был удивлен, узнав, что он из Огузского (бывшего Варташенского) района. Сосед назвал свое село. Я ему рассказал об Арифе. Он мне сказал, что село Гарабулаг знает отлично, отлично знает и семью Керимовых, назвав его братьев. Он мне сообщил, что еще пару лет назад братья Керимовы жили в Самаре, имели строительный бизнес, с которым что-то произошло, но они восстановились и теперь вроде бы процветают в той же Самаре. Я был крайне удивлен. Как же я умудрился ничего не знать о том, что Ариф живет где-то рядом? Мой сосед по самолету мне говорил, что Ариф в начале девяностых был активистом Народного Фронта, потом стал главой администрации села, еще какую-то должность занимал. Он, видимо, лишился ее, когда Алиев вернулся к власти и началось гонение на «фронтовые» кадры…

Мне не терпелось быстрее добраться до Самары и начать поиски Арифа. Но быстро добраться не удалось. Самолет тогда приземлялся в Самаре где-то в три часа ночи. В половине четвертого отправлялся в город автобус. То ли из-за задержки, то ли из-за еще чего-то я на автобус не успевал. На такси у меня денег не было. А вот за моим соседом по салону приехала машина. Он даже не стал предлагать меня подвезти. Сел и уехал. Мне предстояло провести примерно три часа в аэровокзале, где было смертельно холодно…

Но в Самару в конце концов я добрался. И немедленно начал поиски Арифа. Никто о нем не знал. Я обратился даже в адресное бюро. Человек по имени Ариф Паша оглы Керимов обнаружен не был. Теперь-то я знаю, что он и не жил в Самаре. Почему человек в самолете вводил меня в заблуждение, каковы были у него мотивы, понять не могу. Думаю, это и невозможно понять…

Но с Арифом на территории России одна встреча у меня все же была…

Диплом мы защищали в разное время, госэкзамен по научному коммунизму тоже. После зимней, она же была и последней, я Арифа не видел. Через год с лишним я стал аспирантом Литературного института, того самого, вокруг да около которого некогда ходил Ариф. Кстати, в том же 1981 году Вагиф Джабраилзаде был принят в Высшие литературные курсы, я потом в институте видел его имя в каком-то списке, но он отказался ехать в Москву. Не знаю, правда или нет, но мне кто-то, кажется, Видади Мамедов, с которым я виделся летом 1982 году в Баку, говорил, что Вагиф отказался от теплого московского места из-за боязни потерять не менее теплое место в журнале «Улдуз». Два года пролетят быстро, вернешься в Баку, а отделом поэзии заведует уже другой. Мрачная перспектива возвращения в прежнюю жизнь, когда не было ни работы, ни жилья, Вагифа пугала. Он не мог твердо надеяться на писательские заработки — время от времени в прессе его ругали. В главной газете республики «Коммунист» была вовсе разгромная статья академика Бакира Набиева… Одним словом, мне не довелось  находиться в Москве в одно время с лучшим, как его многие тогда считали, поэтом Азербайджана…

Думаю, это было зимой 1983 года. В мою комнату в общежитии на улице Добролюбова вошел Ариф Керимов. Это было совершенно неожиданная и крайне радостная встреча. Я искренне любил этого человека, думаю, у него ко мне тоже было особое отношение… Ариф сказал, что в Москву приехал вместе с Вагифом Джабраилзаде. Азербайджанские писатели тогда были нередкими гостями в столице Союза. Некоторые, титулованные и состоятельные, довольно много времени проводили в ресторане ЦДЛ, иные отдыхали в домах отдыха в Малеевке. Некоторые приезжали в Москву, если назвать вещи своими именами, за сексом, которого в Баку нельзя сказать, что не было. Секс в Баку был, но он был дорогой, хлопотный и с возможными последствиями. Вагиф, насколько я понимаю, приезжал главным образом по литературным делам. Он был в обойме и его начинали переводить на русский язык, и общаться со своими переводчиками на месте ему было как бы необходимо. Необходимы были эти визиты для Вагифа и по другой причине. После каждой поездки в Москву  он прибавлял в весе, имею в виду авторитет. Столичные визиты как бы укрепляли его легитимность на превосходство над другими поэтами, которых он безжалостно третировал… Ариф сказал, что они остановились в гостинице на Останкино. Общежитие Литинститута находилось недалеко от Останкинской башни, через железнодорожные пути. Мы отправились туда пешком. Встретившись там с Вагифом, мы втроем пошли в ресторан… Я прекрасно понимал, что за все, и за гостиницу, и за ресторан платит Ариф. То есть все эти немалые расходы были платой за право находиться с гениальным с его точки зрения поэтом… Я гением не был, и в аспирантах оказался во многом случайно, но Арифу не нужно было моих регалий. Между нами, надеюсь, правильно полагаю, была просто дружба…

Что мы  в ресторане ели и что пили – не помню. О чем разговаривали – тоже. Видимо, о том, как паршиво в Азербайджане. Конкретно – в литературной части азербайджанской действительности. Мне смутно помнится тот момент, когда вдруг Вагиф стал пьяным и агрессивным. Он стал матом ругать… Азербайджан. Так, как пьяные мужики в драке ругают друг друга. Полагаю, что я пьян был не сильно. Скорее я был возбужден. И вступил в громкий и импульсивный спор с Вагифом. Кажется, спор начался раньше. Мат в адрес родины был в ходе спора. Он, кажется, всех сородичей обвинял в тупости и бездарности. Я напомнил ему о том, как он при мне едва ли не пинком под зад молодых авторов выпроваживал из редакционного кабинета…А когда прозвучал мат, я встал, объявив, что сидеть с ним за одним столом больше не желаю. И вышел на улицу. Через несколько минут Ариф догнал меня, сказав, что он тоже не хочет больше находиться в компании Вагифа. Переночевал он у меня. Аспирантская комната была большая, имелся лишний диван… Мы долго говорили. Ариф вновь делился со мной своими литературными фантазиями. Он еще не оставил свою мечту войти в литературу, как говорил про себя Мопассан, как метеор. Мне как-то неудобно было спросить его, пишет ли он что-нибудь…Мы вспомнили хорошее время, проведенное в гостинице Интурист в Баку…

Утром он вернулся в гостиницу. В тот же день они должны были вернуться в Баку. Это была последняя моя встреча  с ним. Вагифа после этого еще раз встретил  через год. Сосед мой по общежитию, слушатель Высших литературных курсов, кстати,  хороший поэт Армен Шекоян зашел ко мне и сказал, что внизу у азербайджанских студентов находится Вагиф Джабраилзаде, с которым они были знакомы по всесоюзным литературным совещаниям. Там намечался вечеринка, куда Вагиф пригласил и Армена. Армен попросил меня пойти с ним. Я сказал, что не пойду, если он не считает необходимым самому подняться и хотя бы поздороваться со мной. Армен сказал, что в таком случае он тоже пойдет. Я вынужден был спуститься с ним  на пятый этаж…

Кажется, через день я вновь встретил Вагифа, на этот раз в кафе «Лира». Я был не один, он тоже. Мы успели обменяться несколькими фразами. Последние его слова точно произвожу: «Не возвращайся в Азербайджан, там с ума сойдешь…»

Мне до сих пор неловко вспоминать случай в ресторане. Мне стыдно за себя, потому что в мой демарш наверняка выглядел – наверняка таковым он и был – мальчишеским  позерством. В конце концов, пьяный человек и про родную мать что угодно скажет. А тут про родину-мать… Мне как бы представилась возможность продемонстрировать свой патриотизм, который дешевым даже нельзя было назвать – стол-то был не за мой счет…

В исступлении Вагифа Джабраилзаде (давно и ныне – Вагиф Боятлы Одер) был, думаю, элемент психологического нездоровья. Годы неприкаянной жизни, борьба за существование, а потом и за признание его сделали больным человеком. Обрушившаяся на его голову слава его не вылечила, только видоизменила его болезнь. Ведь давно подмечено, люди, побывавшие в шкуре жертвы, становятся самыми безжалостными мучителями. И Вагиф безжалостно мучил всех тех, кто проявлял слабину. К тому же он стал литературным начальником, у которого была немалая возможность оскорблять и унижать обратившихся в редакцию авторов, как его, надо полагать, многие годы оскорбляли и унижали другие.

Я выше подчеркивал, что относился он ко мне весьма уважительно, возможно, это прозвучит нескромно, но скажу, что я сам не поддерживал отношения с людьми, которые ко мне могли относиться не то, что неуважительно, но даже пренебрежительно. Однажды мы с ним виделись весной 1981 года. Он мне сообщил, что видел сигнальный номер журнала «Азербайджан», в котором опубликован мой рассказ. «Если так будешь писать, станешь первым прозаиком Азербайджана», — сказал Вагиф мне. Ни первым, ни вторым и вообще никаким прозаиком Азербайджана я не стал. Потому что заведовал отделом прозы Мовлуд Сулейманлы, настоящее животное.  И единственный мой рассказ он пропустил по настоянию главного редактора Акрама Айлисли. До этого рукопись моей повести, которая посвящена Арифу Керимову, Мовлуд Сулейманлы вовсе «потерял»…В республике было два журнала. Из них один толстый – «Азербайджан», в котором у входа сидит омерзительное животное по имени Мовлуд Сулейманлы. Это был факт. Против которого невозможно было идти… Теперь Акрам Айлисли рассказывает сказки о том, каким он был хорошим демократическим редактором. Редактором, по крайней мере по прозе, был Мовлуд Сулейманлы. И неизвестно было, по каким критериям публикуются рукописи, каким образом они попадают редактору. И самое главное: где теперь эти публикации? Какую славу они принесли азербайджанской литературе?

Именно столкнувшись с Мовлудом Сулейманлы, впервые серьезно задумался о том, как бы уехать куда-нибудь…

Пока у меня был перерыв в связи с воспалением, случились события в Исмаиллы. На сайте радио «Азадлыг» были опубликованы высказывания двух известных людей – уроженцев Исмаиллы. Муса Ягуб – поэт неплохой, практически все время живет, насколько я знаю, у себя на малой родине. Если память мне не изменяет, в годы редакторства Акрама Айлисли в журнале «Азербайджан» недолго там заведовал отделом поэзии, потом вновь вернулся в Исмаиллы. О причинах, вынудивших его земляков восстать, он говорит  искренне. Пожилому поэту больно, что его малая родина отдана на разграбление варварам без роду и без племени… А вот второй известный человек, имя которому Баба Везироглы, удивлен, что есть отдельные элементы, пытающиеся раскачать лодку, которым не по душе рай стабильности, сотворенный глубоко уважаемым президентом…

Дело в том, что  Баба Везироглы я лично знал. Я не могу сказать, что мы были лично знакомы. Мы несколько раз, опять благодаря Арифу Керимову, оказывались за одним столом. Конечно, нас знакомили, но не думаю, что он меня запоминал. К тому же он в то время был крайне озабочен собою…

Литературные и окололитературные круги Баку, насколько  верно я тогда заметил, жили слухами и сплетнями. Многие писатели, особенно молодые, среди которых были просто терпящие голод и другие неудобства жизни, многие часы проводили в чайханах – в то время среднего размера чайник стоил пятьдесят советских копеек. Некоторые и за этот дешевый чай не в состоянии были платить или просто не хотели платить, всегда, в конце концов, кто-то находился, что покрывал небольшие в общем-то расходы. Чай на голодный желудок, конечно, удовольствие не изысканное. Но можно было поговорить, пообщаться, знакомиться, попробовать подсунуть свои стишки какому-то сотруднику… Ну, надежды…

Сплетни были разные. Как всегда, как у всех. Но бывали сплетни хитовые. В сезоне 1979-80 годов, если не ошибаюсь в датах, главной темой была личная жизнь Баба Везироглы… Несмотря на молодой возраст, Баба был известной персоной. Стихи писал он дрянные. Но по радио звучали песни, написанные на его слова. Мне рассказывали, что один влиятельный литературный чиновник и довольно известный писатель,  имел близкие отношения с сотрудником Академии наук. У любовника была семья, к тому же женат он был на дочери весьма высокопоставленного партийного начальника. В общем надо была решать проблему, которая могла бы стать актуальной в самое ближайшее время. Решили девушку, которая уже не была девушкой, выдать замуж. В качестве жениха был выбран молодой поэт Баба Везироглы. Ему было сделано предложение, от которого он отказался. То есть не захотел , как говорил герой Достоевского, жениться на чужих грехах. Тогда «девушка» подала заявление в милицию, обвинив Везиорглы едва ли не в изнасиловании. Баба, так мне говорили, два месяца провел в баиловской тюрьме, где ему не понравилось. Дальше не выдержал и выразил готовность жениться, вышел и женился… Когда я с ним познакомился, у него были коротенькие волосы, говорили, что в баиловской тюрьме его обрили…

Фрагментами эту историю я слышал от Арифа Керимова, фрагментами от других. Ариф, насколько мне помнится, глубоко переживал за Баба Везироглы, не по своей     воли назначенного ликвидировать последствия чужих любовных утех… Долго ли переживал сам Баба, не знаю. Судя по всему, вряд ли. Эта женитьба с такой тайной ему обеспечивала протекцию весьма влиятельных покровителей…. «Низами Алекперов – один из  четырех-пяти лучших глав районов», — говорил господин Везиорглы в своем интервью радио «Азадлыг»… Пишут, что они дружат. Что ж, Баба Везироглы всегда умел попадать в хорошие компании. Баиловская тюрьма даже за два месяца научила его многому хорошему…

Как ни напрягаю свою память, не могу вспомнить, что у нас с Арифом был хоть какой-либо разговор на межнациональную тему. В нем самом лезгинское с азербайджанским вполне уживалось, да и сладкие его сновидения на лезгинском никто не нарушал… Ведь вроде косвенный повод был! В январе 1980 года в Баку проводилось Всесоюзное совещание на тему «Дружба народов – дружба литератур». Многие классики советской литературы находились в Баку и жили в той же гостинице, что и мы, только в шестнадцатиэтажном корпусе. Однажды  мы с Арифом, зайдя в чайхану «Гызылгюль», обнаружили там Евгения Евтушенко, который сидел в тесном окружении молодых азербайджанских литераторов. Как потом нам рассказали, он туда пришел один, по его собственным словам, убежав с официального банкета. Ему захотелось посидеть в чайхане, где за одним из столов узнал человека, запомнившегося ему своим выступлением накануне на Всесоюзном совещании – это был Айдын Мамедов. Айдын Мамедов тогда переживал свое звездное время. Рассказывали, что вернулся он в активную научную и литературную жизнь после десятилетнего беспробудного пьянства – насколько это была правдой, сказать не могу. После Азербайджанского университета он был аспирантом у академика, знаменитого составителя этимологического словаря тюркских языков Эрванда Севортяна, с которым он что-то не поладил, вернулся в Баку и стал пить. Каким образом ему удалось «завязать» и вернуться в активную жизнь, не знаю. Говорили, что его активно поддерживал его бывший однокурсник Эльчин, в то время молодой секретарь Союза Писателей. Как бы там ни было, к тому времени, когда я встретился с Айдыном Мамедовым, он уже успели защитить кандидатскую диссертацию, в двух литературных журналах выходили его большие критические статьи, которые на самом деле были вполне себе комплиментарные, так как посвящены были произведениям друзей, например, Рамиза Ровшана…

Мне еще несколько раз доводилось сидеть за одним чайным столом с Айдыном Мамедовым. Он был, если мои наблюдения верны, желчный человек… До сих пор помню его ногти – почему-то длинные и грязные… Тогда почти все, кто благодаря в определенной степени Акраму Айлисли, его своеобразной политике по отношению к авторам в журнале «Азербайджан» в одночасье вышли из небытия и даже из нищеты, были желчные, они ощущали себя уже кругом и были все время настороже, чтобы лишние люди помышляли попасть внутрь этого самого круга…Сам Айдын Мамедов тогда работал в Академии наук, он отказался от настойчивого предложения Акрама Айлисли возглавить отдел в журнале «Азербайджан». «Заведующий отделом в журнале должен уметь посылать авторов на х…. А я этого не могу», — эти слова я лично слышал от Айдына Мамедова…

Был еще один запомнившийся мне разговор. Кажется, Вагиф Джабраилзаде посетовал на то, что даже те азербайджанские писатели, которые громче всех кричат о патриотизме и о родном языке, отдают своих детей в русскую школу. Кто-то сказал, что да, его дети тоже ходят в русскую школу, но это из-за того, что поблизости нет азербайджанской школы. На что Айдын Мамедов сказал, что у него поблизости азербайджанской школы тоже нет, но его дети все равно учатся в азербайджанской школе, добираясь туда двумя пересадками…

Теперь уже и не помню, по какой причине где-то три года назад стал заходить на лезгинские сайты. Их, этих сайтов, оказалось много. Обнаружил немало форумов, обсуждающих лезгинскую тему. Признаюсь, испытал шок…

Любой человек, даже мимоходом пройдя по лезгинским сайтам или порталам (я не знаю, чем они друг от друга отличаются, на всякий случай пишу два названия), определит, что у любого более или менее уважающего себя лезгинского Интернет ресурса Главная статья называется примерно так: Есть ли азербайджанцы и есть ли азербайджанский язык? Ответ всегда один: НЭТ! Твердый лезгинский НЭТ азербайджанской нации и азербайджанскому языку. Если следовать логике авторов этих Главный статей, в течение многих веков азербайджанцев и азербайджанский язык какие-то злоумышленники выдумывали и главным образом назло коренным народам, в первую очередь лезгинам, древнее которых, видимо, только армяне. Интересно, какой дьявол устроил так, чтобы первой  демократической газетой на всем мусульманском Востоке была именно азербайджанская газета? Он же, то есть этот дьявол, распорядился, чтобы первое драматическое произведение на Востоке была написано азербайджанцем, первый драматический спектакль был сыгран азербайджанцами. Но на этом дьявол не успокоится и не остановится: и первую оперу на Востоке напишет азербайджанец, потом будет еще первый балет…

Главные статьи ученых лезгин еще ничего. А в форумах «простые» лезгины про азербайджанцев такое пишут, что даже от наших заклятых врагов – от армян – не слышали… Впрочем, во всех этих форумах активно участвуют и армянские пользователи, внося посильный вклад в борьбу лезгин против азербайджанцев, которых, вообще-то нет в природе… «Собаки», «чебурашки», «чебурбайджанцы» — так продвинутые интернет- лезгины нас называют.. Но у них все время нестыковка случается. Вот, например, лезгины отмечают юбилей «великого лезгинского композитора» Эльзы Ибрагимовой. Эльза Ибрагимова, ныне покойная, действительно была замечательным композитором, чьи песни при жизни стали классикой. Но классикой азербайджанской музыки, потому что писала исключительно азербайджанские песни на стихи азербайджанских поэтов и музыку к азербайджанским кинофильмам. Если она была по национальности лезгинка – тоже прекрасно. Но она родилась, выросла, выучилась и стала композитором в Азербайджане, сама для себя выбрала, кем ей быть. Лезгины вполне справедливо называют Эльзу Ибрагимову «великим» композитором, но она азербайджанский композитор. И как можно быть великим композитором народа, которого не существует и является всего лишь большевистской фантазией?

Эльза Ибрагимова принадлежит азербайджанской композиторской школе, в которой есть великие имена: Гаджибеков, Магомаев-старший, Кара Караев, Фикрет Амиров, Ариф Меликов. Балет Меликова «Легенда о любви» — это тоже большевистский вымысел или игра природы?

Что касается лезгинского взгляда на собственную историю, тут, конечно, они превосходят все большевистские фантазии. Если составить резюме по материалам лезгинской истории на особо патриотических сайтах, ничего не остается, как согласиться с тем, что первый человек говорил на лезгинском языке…

«Великая», «древняя», «древнейшая» — все это лезгины про лезгин. Дербент – древний лезгинский город. Так лезгинские сайты утверждают. Историки по этому поводу другого мнения – город основан 489 году как персидская крепость. Не будучи историком, попробуем оценить два этих мнения простыми способами, доступными непросвещенному обывателю. Народ, основавший в пятом веке город, должен был иметь весь комплекс всего того, что составляет городскую цивилизацию. Где лезгинская письменность пятого века? Где лезгинские книги? Где лезгинская архитектура? То есть где все то, что имелось в городах греческих, римских, персидских? Это, простите, похоже на утверждения абхазских националистов, что у них была письменность и даже древнее, чем грузинская, но у них каким-то образом потерялась…

Конечно, в утверждение лезгин о том, что Дербент – древний лезгинский город, никто, кроме них самих, не поверит. Но подобное утверждение многим выгодно с точки зрения дележа местных ресурсов и местной власти по этническому принципу. Еще сравнительно недавно больше половины населения города составляли азербайджанцы. Теперь азербайджанцы и лезгины оставляют по трети. Лезгины – на один процент больше. Естественно, мэр – лезгин… Азербайджанцы в Дербенте вытесняются – делается это без шума. Постоянное утверждение о том, что они в городе пришлые, делается сознательно, чтобы посеять если не страх среди азербайджанцев, то по меньшей мере неопределенность, что рано или поздно слабонервных заставит искать себе другое место жительства…

Малочисленным народам, особенно не имеющим свою государственность, свойственно мифологизировать свою историю, вернее, начинять историю мифами. Это, конечно, с научной точки зрения не совсем правильно, но ничего страшного в этом нет. Нет сомнений, что в истории лезгин и на самом деле были славные страницы. И дело самих лезгин приукрашивать ее или нет. Но почему у лезгинских националистов желание прославлять собственный народ так печально сопряжено с патологическим стремлением унизить и оскорблять других? К азербайджанскому государству, к Азербайджанской Республике живущие там разные этнические группы могут предъявлять разные претензии – причин для таких претензий много. Но для этого прежде надо признать существование этого государства как исторический факт, отрицание которого выглядит как ослиным упрямством…

Кстати, часть лезгинских националистов все же признает какие-то права за тюркоязычными азербайджанцами – спасибо им за это. В отличие от талышских националистов. Их главный идеолог Фахреддин Аббасзода не сомневается, что если не сегодня, то завтра обязательно наступит расчленение Азербайджана, при котором азербайджанцам (тюркоязычным) не отводится никакая территория. Никакая. Даже для стояния на одной ноге…

«Я извиняюсь за ихнее поведение», — отвечает по телефону знакомый мне всеми своими нюансами голос на вопрос ведущей канала Россий 24. Это Ариф Керимов. Говорит на русском чудовищно. Много лет назад в Баку при мне он как-то говорил по-русски, когда на этом языке не говорил я. Мне тогда казалось, что русским языком Ариф владеет хорошо. Оказывается, он хорошо владел просто языком, а когда надо было охмурять русскую женщину, проживающую в той же гостинице, владение языком у него доходило до виртуозности…

«А у вас в Дагестане принято стрелять  на свадьбах?» — спрашивает ведущая. «У нас в Дагестане…ну, стреляли  да… сто лет назад да…»

Почему «у нас в Дагестане?» Где Дагестан, а где Огузский район Азербайджана? Конечно, если должность президента лезгинской культурной автономии обязывает быть уроженцем Дагестана, тогда понятно…

«Должен напомнить, что я родился в Азербайджане и провел в интернациональном советском Баку свои лучшие годы. Это годы студенчества и начала профессиональной деятельности» — это тоже из интервью Арифа Керимова в российские СМИ. Тут только первая часть правда – он действительно родился в Баку. Но «свои лучшие годы» в Баку провести он никак не мог. Ариф, как и я, был студентом-заочником, за шесть лет учебы в Баку провели в общей сложности около восьми месяцев. Учитывая то, что Ариф учился несколько дольше, у него, возможно, наберется год жизни в Баку. Конечно, заманчиво представляться бакинцем, жителем «интернационального» Баку, став таким образом равностатусным  с Муслимом Магомаевым, с братьями Ибрагимбековыми, с братьями Гусманов… Что касается «начала профессиональной деятельности», оно никак не связано с Баку. Я в начале уже писал, он, как и я, в студенческие годы работал учителем сельской школы…

Мне, скажу это вполне искренне, неловко за Арифа. Зачем ему извиняться «за ихнее поведение»? Кто его уполномочил? Конечно, он руководитель лезгинской автономии, но уверен, что это обстоятельство для стреляющей на московских свадьбах «золотой» молодежи ровным счетом ничего не означает и Ариф им не авторитет, если им не авторитет даже президент Дагестана…

Телеинтервью по поводу стреляющей свадьбы было в октябре минувшего года, я же его обнаружил только на днях. А три года назад, когда увлекся чтением лезгинских Интернет ресурсов, вдруг узнал, что есть такая организация – федеральная  лезгинская национальная автономия, а президентом ее является Ариф Керимов. Конечно, я только на всякий случай начал искать биографические данные этого господина и, оказалось, что они полностью совпадают с данными человека, который был моим другом…

Когда после неоднократных проверок убедился, что президент ФЛНКА Ариф Керимов  — это мой студенческий товарищ, я испытал некоторую радость и в то же время разочарование. Нашелся, наконец, человек, который был мне дорог. С другой стороны, мне горько было от того, что Ариф возглавляет движение, которое самую важную часть своей деятельности направило против азербайджанцев, таким образом, и против меня… Тогда же узнал, что он тесно сотрудничает с армянскими организациями и даже бывал в Ереване…

Многое из того, что было в моей небогатой биографии, я рассказывал Ширвану Керимову, руководителю «Лиги азербайджанцев Самарской области». Об Арифе Керимове он знал. Читал даже мою повесть, посвященную Арифу. При первой же возможности я ему рассказал и о своем открытии. Ширван Керимов тут же предложил встретиться с Арифом и поговорить по  душам. «Мы можем съездить в Москву, или пригласим его сюда», — сказал он. О межнациональной проблеме  в Азербайджане мы с ним говорили много. Было печально и даже тревожно, что азербайджанские лезгины не только обходят стороной нашу организацию. Многие из них, особенно молодые, скрывали, что они из Азербайджана и, будучи выпускниками азербайджанских школ, делали вид, что азербайджанским не владеют. Конечно, проблемы у разных этнических групп, в том числе и у лезгин, есть. Эти проблемы создаются главным образом властями. Но власти создают проблемы для всех этнических групп, в том числе и для самой крупной по численности. Но почему талыши или лезгины для решения своих проблем устремляются в Ереван? Это не просто неприемлемо, это и контрпродуктивно. Все проблемы страны, социальные, политические, межнациональные, решаемы только при демократизации страны. Поэтому всем нам партнера, соратника, единомышленника надо искать там же, в Азербайджане. Забегая вперед, скажу, что своей откровенной проармянской деятельностью проживающие в России лезгинские и талышские националисты создают серьезные проблемы для лезгин и талышей, живущих у себя на родине, в Азербайджане, и выдвигающие разумные и справедливые требования относительно своих законных прав…

Через некоторое время Ширван Керимов мне сказал, что с помощью своих московских знакомых достал телефон Арифа Керимова и в ближайшее время позвонит ему и пригласит его в Самару. Возможно, вскоре в силу своей занятости он об этом забыл. А я ему не стал напоминать, признаюсь, у меня самого не было и теперь нет никаких возможностей достойно встретить своего старого друга в Самаре, если даже он бы принял мое приглашение…

Где, в каких городах России жил Ариф Керимов после отъезда из Азербайджана, мне не известно. Не известно  и то, каким образом лезгин из Азербайджана, весьма слабо владеющий русским языком, стал руководителем федеральной организации. Я видел несколько видеороликов Вагифа Керимова. Это брат Арифа. Кажется, младший. Он, в отличие от умеренного Арифа, воинственный. Может, он своими кулаками пробил дорогу своему брату к власти? У меня создалось впечатление, что он в организации держится как министр обороны или начальник комитета обороны… Азербайджанцев называет трусами…Я вспоминаю, что Ариф говорил, что папа у них азербайджанец… Возможно, говорил неправду. Но зачем?  Конечно, он был мечтатель и фантазер, а такие люди часто теряют грань между ложью и правдой. Это простительно, когда та самая грань теряется не сознательно. Но если внимательно читать или слушать интервью Арифа Керимова, то становится очевидно, что когда он лжет – лжет сознательно, ведя определенную игру, работая на определенную аудиторию. «…в Конституции (Азербайджана- Х.Х.) прописано, что власть принадлежит огузско-тюркскому народу, а не многонациональному народу Азербайджана», — говорит в Ариф Керимов в недавнем интервью. А вот первый и второй пункты первой статьи первой главы Конституции Азербайджана: «В Азербайджанской Республике единственным источником государственной власти является народ Азербайджана. Народ Азербайджана состоит из граждан Азербайджанской Республики, проживающих на территории Азербайджанской Республики и за ее пределами, рассматривающихся как подвластные Азербайджанскому государству и его законам, что не исключает нормы, установленные международным правом». Ни слова об огузах-тюрках. Мало того, в 21-й статье второй главе говорится: «Азербайджанская Республика обеспечивает свободное использование и развитие других языков, на которых говорит население». ( Другой вопрос – как обеспечивает. Тут есть проблема, об этом конкретно надо и говорить). Конечно, Ариф Керимов сознательно вводит в заблуждение правозащитников, журналистов, которым даже лень открыть текст Конституции Азербайджана. А правозащитники и СМИ отличный ресурс для придания местной проблеме международный статус…

В одном из интервью Ариф Керимов говорит о том, как в Азербайджане фальсифицируются результаты переписи населения. Он утверждает, что власти республики значительно уменьшают численность этнических меньшинств. (Кстати, сам Ариф Керимов категорически против того, чтобы лезгины и другие народы, населяющие Азербайджан, назывались этническими меньшинствами, аргументируя это тем, что лезгины – коренной народ страны. Но сегодня во многих странах коренные народы стали этническими меньшинствами. Это факт, который всего лишь фиксирует определенную демографическую ситуацию). У меня, естественно, нет возможности для осуществления альтернативной переписи. Но если провести грубый подсчет, сопоставив численность районов компактного проживания талышей и лезгин с официальными данными об их численности в республике, можно убедиться, что результаты переписи населения, особенно в части национального состава страны, действительно составлены в кабинетах чиновников. То есть все претензии Арифа Керимова  по этому поводу справедливы и заслуживает поддержки. Но мой друг Ариф оперирует цифрами столь же произвольно, сколь и бакинские чиновники. Он утверждает, что в Азербайджане  проживает больше миллиона лезгин. Откуда он взял такую цифру?  По мнению экспертов Института этнологии и антропологии РАН и Института истории, археологии и антропологии ДНЦ РАН «в Азербайджане число лезгин около 350 тыс. человек» — российским специалистам, думаю, нет резона манипулировать цифрами, тем более в пользу официальных азербайджанских властей. В отличие от сепаратистов, которым надутые цифры нужны в том числе и для того, чтобы подчеркнуть значительность собственной фигуры.

Манипуляция цифрами, особенно по численности этнической группы, у властей  и у сепаратистов имеет разную подоплеку. Шотландцам или каталонцам такие манипуляции не нужны – на полмиллиона больше или на столько же меньше – в решении поставленных ими перед собою задач это никакого значения не имеет. Потому что есть конкретная, с не официальными, но четкими границами территория, на которой эти народы проживают, не говоря о том, что в прошлом они, особенно шотландцы, обладали государственностью – не мифической, а настоящей. Лезгины, помышляющие о собственном государстве, свою борьбу начинают с виртуальной войны за территории. В состав виртуального государства включается любая территория, на которой два-три селения с лезгинским населением. С другой стороны, за неимением значительной территории с чисто лезгинским населением, в оборот пускается термин «лезгиноязычные народы».

Советский Союз возник на обломках Российской империи и многими тоже рассматривался как империя. Потом распался и Советский Союз, возникли новые государства. Некоторые тоже с имперскими признаками. То есть эти новые государства в своем составе имели больше чем одну этническую группу. Например, академик Сахаров Грузию называл «малой империей». Если бы Сахаров дожил до наших дней, думается, он был бы поклонником Путина, благодаря которому Грузия перестала быть «империей», лишившись своих автономий… Азербайджан тоже в своем нынешнем составе объединяет большую группу народов. И есть проблема с обеспечением их конституционных прав в полном объеме. Но борьба сепаратистов ведется не в этом русле. То, о чем они мечтают, это создание новой малой империи. В случае с лезгинами – это государство с лезгинским доминированием.  Проект лезгинского государства, который зреет в головах сепаратистов, так примерно выглядит: в центре суперэтнос – лезгины, то есть государствообразующий народ, вокруг которого лезгиноязычные  народы. Можно  представить себе положение этих лезгиноязычных в лезгинском государстве…

Конечно, никаких согласий с лезгиноязычных, чтобы их так называли, лезгинские политики и ученые не получали. И почему суперэтносом должны стать именно лезгины, они не объясняют. По численности? Тогда почему государствообразующее положение азербайджанцев, составляющих абсолютное большинство страны, они не признают?

Осень 2012 года. Ереван. В каком-то большом зале сидят четыре человека. Один из них – Вагиф Керимов. Другой, я по другому видео уточнил, новоизбранный председатель лезгинского движения «Садвал». Первый вопрос о том, почему Вагиф Керимов для своей борьбы выбрал радикальный путь. Г-н Керимов говорит, что он строит «свою родину» и на этом пути будет пользоваться любыми средствами. «Как говорится, миру мир, евреям – деньги», — мудро заключает он.

Интервьюер все время провоцирует своего собеседника. «Вас в Азербайджане, наверное, расстреляют», — говорит он Вагифу. Вагиф мнется. «Не знаю, наверное, расстреляют», — говорит он, хотя прекрасно знает, что в Азербайджане смертной казнь отменена больше двадцати лет назад. Дальше он говорит, что не боится смерти, смерти боятся только трусы, а трусость – самое позорное качество человека. И заводится: «пусть меня убивают, моя смерть поднимет тысячи новых Керимовых!»

Хорошо, Вагиф Керимов – не трус, в отличие от азербайджанцев, которых он в другом интервью называет поголовными трусами. Тогда почему ему не возвращаться в свое родное село, вести свою борьбу открыто, сесть в азербайджанскую тюрьму, как сидят многие достойные азербайджанцы? Что же в Ереване армянам ябедничать?

Интервьюер спрашивает Вагифа о его брате, Арифе Керимове. Вагиф говорит, что Ариф видит решение вопроса в «либеральном ключе», в этом они отличаются, но ведут общую борьбу.

Он говорит о том, что азербайджанцы у лезгин отнимают душу. «Мой родной племянник приехал к нам в Тюмень. Так он в течение двух лет у нас учил лезгинский язык, на родине он им не владел», — говорит он.

Что-то сомневаюсь, чтобы лезгин, если он жил не в Баку и не учился в русской школе, не владел родным языком. Со студенческих лет знаю, что в компании из трех человек если двое лезгины, они обязательно будут разговаривать на лезгинском, им плевать на третьего, который лезгинским не владеет. Это в России «великий и могучий» задавил своим авторитетом языки малых, в том числе кавказских народов. Это, конечно, сюжет для таких международных, если Ереван имеет отношение с понятием «международное», интервью. Хотя, конечно, есть в Азербайджане серьезные проблемы с языками меньшинств – в первую очередь с преподаванием. И возможностью отдельных этнических групп иметь на родном языке СМИ, театры и т. д. Одним словом есть проблема претворением в жизнь статьи из Азербайджанской же конституции. Но не лучше ли говорить правду и указывать на существующую проблему, вместо того изобретать несуществующую на потребу армян?

В интервью есть момент, который, думаю, несмываемым пятном легло на всю биографию Вагифа Керимова. Он неожиданно преображается, с дрожащим голосом рассказывая об одной лезгинской деревни. «В этой деревне всего двести домов, она небольшая. Но эта деревня дала двадцать восемь шахидов! Двадцать восемь человек погибли в карабахской войне. Теперь в этой деревне нет газа, нет хороших дорог», — справедливо возмущается он, как бы забывая, что сидит у армян, против которых воевали те двадцать восемь лезгин из небольшой деревни. Но бдительный интервьюер тут же обливает его ушатом ледяной воды: «А можно ли назвать шахидами людей, которые не за свой народ воевали, а воевали за чужой народ?» — спрашивает он. Опомнившись и сообразив, где он находится, Вагиф Керимов тут же начинает оправдываться: «Да, да, нельзя. Это моя ошибка вышла. Они за чужой народ воевали…»

Мне кажется, что в эту секунду Вагиф Керимов плюнул на могилы своих павших соплеменников и надеюсь, зная его брата Арифа, за это ему всю жизнь будет нестерпимо стыдно…

Интервью с Вагифом Керимовым я посмотрел несколько раз. По разным причинам. Хотелось установить, насколько братья похожи. Во-первых, у них очень похожи голоса. Ариф более эмоционален. В этом, думаю, и природа его искренности. Вагифа отличает хладнокровие, рассудочность, но время у него тоже происходит эмоциональный взрыв, как в рассказе о лезгинах, погибших в карабахской войне. Он еще не совсем преобразился. В радикальном сепаратисте время от времени обнаруживается обычный азербайджанский лезгин, выпускник азербайджанской школы, хорошо владеющий только азербайджанским языком и имеющий, как и многие лезгины, массу азербайджанских родственников, не говоря о многочисленных друзьях и школьных товарищах.

Интервью в Ереване очень мало соответствует журналистскому жанру. Скорее всего, вся эта беседа напоминает вербовочную работу сотрудников спецслужб. Вернее это дополнительная работа  с уже завербованным человеком. Сам Вагиф Керимов прекрасно отдает себя отчет в том, что на самом деле происходит. По выражению его лица, по тому, как напряжен его голос, можно догадаться, что ему, по крайней мере, неловко. Ничего ведь достойного нет в желании возвращаться в родное село Гарабулаг на армянских танках…

Опять вернемся к рассказу о двадцати восьми лезгинах из одного маленького села, погибших в карабахской войне. Армяне сразу ему недвусмысленно дали понять, что те двадцать восемь лезгин воевали на неправильной, на  вражеской стороне и поэтому даже уважительного упоминания не достойны.. А где для лезгин правильная сторона, они всеми доступными средствами вбивают им в голову лет уже двадцать или даже больше…

В 1994 году в бакинском метро было совершено два теракта. 19 марта и 3 июля. Первый теракт унес жизнь 14, второй – 13 человек. Оба раза было ранено большое количество пассажиров. Исполнитель первого теракта погиб при взрыве. Исполнитель второго теракта через несколько лет все-таки предстал перед судом и получил пожизненный срок. Бывший младший офицер Азербайджанской армии Азер Асланов, лезгин по национальности, рассказал, что, находясь в плену, был завербован армянскими спецслужбами. По его признаниям, в его психологической обработке активное участие принимал известный армянский публицист Зорий Балаян, против которого азербайджанской стороной тоже было возбуждено уголовное дело. Что касается  первого взрыва, как было установлено позднее, он тоже был подготовлен и осуществлен членами лезгинской сепаратистской организации «Садвал»…

Баку, как в своих интервью справедливо говорит мой друг Ариф Керимов, действительно интернациональный город. Лезгин в столице Азербайджана, надо полагать, тоже немало. Нельзя исключать, что среди погибших или раненных были и лезгины. Но с точки зрения армян, которые перед камерой дорабатывали Вагифа Керимова, они были достойны такой смерти, так как находились на неправильной, на вражеской стороне…

Вагиф Керимов армянам радостно сообщает, что растет в Азербайджане лезгинская молодежь, на которую он надеется. «Они более кусачие, более злые», — говорит он. Что им уготовано армянскими спецслужбами? Взрывать пассажирские поезда? Морские паромы, как они сами в те же годы осуществили в Каспийском море?

Интересно, что даже самые невинные критики властей среднеазиатских стран в России не только не приветствуются. Российские спецслужбы очень недружелюбно настроены против оппозиционеров из Узбекистана, из Таджикистана. Россия не раз выдавала их властям, прекрасно зная, что в своей стране они подвергнутся пыткам или вообще исчезнут бесследно. Только те, кто не просто желает, но и день и ночь трудится, чтобы Азербайджан распался на куски, в России чувствуют себя фривольно. Талышский сепаратист Аббасзода  публикует в печати обращение к Путину с требованием ввести войска в Азербайджан. И ничего. Не просто ничего. Его ведь в России кормят – иначе на что он живет? Дворником он точно не работает…  Вряд ли вообще работает…

Конечно, сепаратисты разных мастей Азербайджана недальновидными политиками России рассматриваются как возможные рычаги давления на азербайджанские власти, не всегда послушные и не всегда пророссийские. Но стране, для которой сепаратизм является наиболее реальной и наиболее опасной угрозой, не стоило бы так поощрять сепаратизм в соседних странах. Ведь у людей, нарисовавших карту большого Лезгистана и заимствовавших символы  у древних персидских царей, воображение очень богатое. А богатое воображение хорошо только у художников. Когда богатое воображение имеют политики мелкого калибра и люди, играющие в политику, это может может иметь самые тяжелые последствия…

“Лезгины – самый законопослушный российский народ: всегда был, есть и будет… Это очень серьезная сила, самое главное надежный партнер государства, национальная сила».

Эти слова мой друг Ариф Керимов говорил Путину, с которым ему довелось встретиться в бытность Владимира Владимировича председателем правительства России. Ни больше, ни меньше – самый законопослушный и российский. В чем проявляется законопослушность лезгин, если речь идет именно о российских лезгинах, конечно, Ариф объясняет и не может объяснить, потому что не может объяснения тому, чего не существует. Сегодняшняя ситуация в Дагестане, где значительную часть населения составляют лезгины, всем известна. Там главная проблема как раз игнорирование законов российского государства и населением и чиновниками, призванными обеспечить исполнение этих самых законов. «Всегда был…» То есть лезгины всегда были законопослушными. Даже тогда, когда под предводительством Шамиля боролись с Россией? Или это были одни аварцы? Что тогда лезгины делали? Запирались в своих домах и отсиживались в своих подвалах в течение четверти века?  «… будет» То есть лезгины и в будущем останутся законопослушными. То есть даже тогда, когда Вагиф Керимов с помощью армян создаст Большой Лезгистан? Или это государство будет создано только на территории Азербайджана?

Путин не тот человек, которого эти ничего не значащие слова могли бы ввести в заблуждение. Путин в тот самый момент, когда Ариф Керимов на своем чудовищном русском выговаривал ему эти слова, прекрасно понимал, что от него хотят. Ариф Керимов добровольно вербовался (если до этого не был завербован), предлагал себя в сотрудники. В том или ином качестве, конечно, Путин может использовать и таких незначительных в политике людей, как Ариф Керимов, при этом прекрасно отдавая себе отчет в том. Заверения о «лезгинской законопослушности»  не только беспочвенны, но даже смехотворны. Азербайджанское руководство, даже более недемократичное, чем российское, ведет себя не так, как хотелось бы Кремлю. Иногда поведение Баку выглядит вызывающим, иногда оскорбительным. России нужны рычаги давления на своего южного соседа. Национальные движения, надо полагать, Кремлем как раз такими рычагами и считаются. Таджикским, узбекским, туркменским, даже белорусским оппозиционерам и даже правозащитникам на территории России находиться опасно, не говоря уже о возможностях публичной деятельности. Они в любое время могут быть арестованы и выданы странам, где их ожидают арест, пытки и даже исчезновение. Люди, открыто выступающие против азербайджанской государственности, наоборот, в России чувствуют себя вольготно, не исключено, что щедро снабжаются финансами. Можно надеяться, в подобном заигрывании Кремль далеко не пойдет. Для этого чиновникам, занимающимся национальной политикой, стоило бы заглядывать на карты будущих государств, которые рисуют идеологи национальных движений…

Интересно, что официально существующая как российская организация «Лезгинская автономия» почему-то проблемами лезгин в России, в первую очередь в самом Дагестане, где практически идет гражданская война, не очень-то озабочена. Почему-то лидеры и идеологи национального движения не находятся в Махачкале, в других городах и селах Дагестана и не ведут свою работу прямо на месте согласно уставу собственной организации? Понятно, что их никто близко никто не подпустит ни к проблемам межнациональным, ни даже к вопросам самоуправления. Каково отношение государство в наши дни к общественным организациям, видно по проверкам, которые проводятся правоохранительными органами. Таких людей, как Керимовы, лучше иметь в Москве или в какой-нибудь российской области. Чтобы время от времени своими заявлениями портили настроение руководству Азербайджана. Думается, подобная позиция никогда не даст ожидаемого эффекта. Создать в Азербайджане некое подобие Южной Осетии, России не удастся. Давление через представителей этнических меньшинств, наоборот, провоцирует обратные процессы. Репрессивное государство, как бы перед угрозой внешних сил, наступает на демократические завоевания, грубо попираются права граждан. Как я выше сказал, своими попытками через третьи государства, в том числе враждебные, оказать давление на Баку лидеры этнополитических движений ставят в трудное положение своих соплеменников, которые оказываются под особым контролем властей…

Современный Азербайджан, конечно, государство не демократическое, имеющее при этом весьма демократичную конституцию. Нарушаются права граждан, причем независимо от их этнической принадлежности. Конечно, этнические меньшинства в своих законных правах поражены больше. Многое из того, что говорит мой друг Ариф, является чистой правдой – у каждого народа, населяющего республику, должна быть возможность реализовать те права, которые закреплены в Международных документах и в Конституции Азербайджана. Многие азербайджанцы, думаю, в том числе и я, поддерживают или готовы поддержать законные требования талышей, лезгин, и не только их, относительно языка, культуры, просвещения. Я уверен, что гармоничное сосуществование народов Азербайджана в рамках единого демократического государства вполне реально. К сожалению, побратавшись с теми, кто пролил кровь десятков тысяч азербайджанцев, в том числе лезгин, талышей, аварцев, татов, мой друг Ариф Керимов определил себе незавидную судьбу. Я так и вижу его находящегося в томительном ожидании в приемной какого-либо куратора ниже среднего звена. А к Путину, возможно, он больше не попадет… Зачем Путину принимать его еще раз? О лезгинской законопослушности он уже осведомлен, к тому же эхо такой законопослушности почти каждый день из Махачкалы доносится до Кремля… Да, было дело, принимал вместе с другими. Когда это было? Когда председателем правительства работал? Путину, думаю, об этом даже вспоминать не хочется…

А мне до сих пор не хватает Арифа образца конца семидесятых годов прошлого века. Это был чистейшей души человек. Таких людей больше в своей жизни не встречал…

 

 

      11 января  — 16 мая 2013 Самара