(продолжение)

Он говорил приятным, по крайней мере для моего слуха, северным акцентом, обладая редким звонким голосом. По его собственным словам, отец его был азербайджанец, мать – лезгинка. Забегая вперед, скажу, что у Арифа было обыкновение во сне разговаривать, это уже я заметил, когда мы жили в одном гостиничном номере. Говорил он во сне по-лезгински, это совершенно точно, хотя преподавал он азербайджанский язык и литературу, будучи без пяти минут дипломированным филологом…

К сожалению, я напрочь забыл большую часть из того, что знал об Арифе Керимове. Едва ли не первый же день его появления на нашем курсе появились о нем разного рода сведения, в том числе о том, что якобы он некоторое время был студентом Литературного института. Литинститут на глазах студентов-заочников филологического факультета АГУ имел огромный вес и человек, даже не окончивший, а только поучившийся там какое-то время производил сильное впечатление. При близком знакомстве с Арифом я догадался – лишь догадался, потому что прямых вопросов по этой теме я ему не задавал, считая это бестактностью – что, студентом он Литинститута никогда не был, когда-то туда хотел поступать, некоторое время даже жил в общежитии на ул. Добролюбова, но не более того. Теперь припоминаю, что кое-то об Арифе мне рассказывал покойный Видади Мамедов, который тогда был заведующим отдела критики и литературоведения журнала «Улдуз». Ариф был знаком не только с Видади Мамедовым. Среди его знакомых были многие молодые писатели, в том числе самое громкое имя того времени Вагиф Джабраилзаде, с которым я познакомился тоже через Арифа. Как он с ними знакомился, сказать не могу. Но в знакомстве с ним заинтересованы были многие. Потому что знали, что с Арифом не только в чайхану, но и в хорошее кафе сходить и хорошо покушать на халяву. Ариф любил щедро платить, когда у него были деньги… Видади Мамедов как-то туманно очень рассказывал, что Ариф некоторое время провел в Москве, не имея никаких шансов попасть в Литинститут, потратил там кучу денег, отцу с трудом удалось вернуть сына домой…

О самом Видади стоит сказать несколько слов. Возможно, о нем после его смерти написано немало в Баку, ведь друзей у него было много. О его смерти я даже не помню от кого узнал. Он умер в девяностые. Или погиб. Не могу сказать. Я знал, что у него жена была армянка. И детей у него было двое. Был он неплохим журналистом. Писал и публиковался мало. Очень гордился своими интервью с Ниязи и Муслимом Магомаевым… Каким образом он стал завотделом критики молодежного литературно-художественного журнала, не могу сказать. Говорили, что он родственник Эльчина. В редакционном кабинете он практически не сидел. Когда на работу выходил, в основном гулял в саду двадцати шести комиссаров. Глубоко презирал всех авторов, кто приходил с рукописью. Думаю, то, что печатать по литературоведению и критике в «Улдуз», решалось не Видади Мамедовым, а самим главным редактором Юсифом Самедоглы или его заместителем. Иногда решение печатать или не печатать какую-то вещь, принималось в ближайших ресторанах, например, в «Новбахаре». Не могу сказать о главных редакторах, но практически все сотрудники литературных газет и журналов автора проводили через ресторанную процедуру. Речь, конечно, идет о малоизвестных авторах. Решение о сочинениях заслуженных лауреатов принималось в порядке законной очереди…