3

                 ПРОДОЛЖЕНИЕ

Тогда же в «Улдузе» работал Вагиф Джабраилзаде, он заведовал отделом поэзии. Заведовал он так: когда время от времени в редакции появлялся молодой автор со своими стихотворениями, Вагиф, который совершенно случайно оказывался на рабочем месте, брезгливо брал у него рукопись, презрительно смотрел на первый лист и спрашивал: « Ты Вознесенского читал?» Как назло, оказывалось, что молодой автор, кстати, обязательно студент из деревенских, ибо бакинцы стихов не пишут, по крайней мере на азербайджанском языке, Вознесенского не читал. Джабраилзаде гневно рычал на невежу, который, явно чувствуя реальную угрозу физического насилия, пулей вылетал из кабинета…

Кстати, это были только первые месяцы, когда сам Джабраилзаде вышел в люди, благодаря, думаю, во многом Акраму Айлисли, щедро печатавшему его в единственном толстом литературном журнале республики «Азербайджан». Его назначение в «Улдуз», возможно, тоже произошло не без вмешательства Айлисли. Хотя можно предположить, что редактор журнала Юсиф Самедоглы сам ценил творчество Вагифа Джабраилзаде, которого стали печатать, когда ему было уже за тридцать… Долго не признаваемый никем, не имеющий прописку даже в общежитии, выпускник, кажется, заочного отделения строительного института в одночасье стал едва ли не первым или вторым после Рамиза Ровшана поэтом. В нем, как мне показалось, накопилось много злобы за унижения прежних лет и отчасти этим можно объяснять то, что он постоянно кидался на людей. Все, кто занимался литературным творчеством, при встрече с ним косвенно или напрямую должны были признать его гений или сознаться в собственной бездарности. Если делалось это несвоевременно, Вагиф Джабраилзаде сам брался за дело. Он, конечно, был талантливый человек, но переоцененный. Но трагедия его состояла не в том, что определенный круг его переоценил, а в том, что он сам себя переоценил. Хорошими были только первые его публикации, потом пошли слова, слова…Он не учился, не образовывался, хотя к хорошему литературному слову у него был если не абсолютный слух, то хороший нюх точно. Последнее время я несколько раз читал его Интервью. Несет абсолютную чушь… «Азербайджанский язык самый лучший язык в мире…» Этого можно было ожидать…

(продолжение)

Он говорил приятным, по крайней мере для моего слуха, северным акцентом, обладая редким звонким голосом. По его собственным словам, отец его был азербайджанец, мать – лезгинка. Забегая вперед, скажу, что у Арифа было обыкновение во сне разговаривать, это уже я заметил, когда мы жили в одном гостиничном номере. Говорил он во сне по-лезгински, это совершенно точно, хотя преподавал он азербайджанский язык и литературу, будучи без пяти минут дипломированным филологом…

К сожалению, я напрочь забыл большую часть из того, что знал об Арифе Керимове. Едва ли не первый же день его появления на нашем курсе появились о нем разного рода сведения, в том числе о том, что якобы он некоторое время был студентом Литературного института. Литинститут на глазах студентов-заочников филологического факультета АГУ имел огромный вес и человек, даже не окончивший, а только поучившийся там какое-то время производил сильное впечатление. При близком знакомстве с Арифом я догадался – лишь догадался, потому что прямых вопросов по этой теме я ему не задавал, считая это бестактностью – что, студентом он Литинститута никогда не был, когда-то туда хотел поступать, некоторое время даже жил в общежитии на ул. Добролюбова, но не более того. Теперь припоминаю, что кое-то об Арифе мне рассказывал покойный Видади Мамедов, который тогда был заведующим отдела критики и литературоведения журнала «Улдуз». Ариф был знаком не только с Видади Мамедовым. Среди его знакомых были многие молодые писатели, в том числе самое громкое имя того времени Вагиф Джабраилзаде, с которым я познакомился тоже через Арифа. Как он с ними знакомился, сказать не могу. Но в знакомстве с ним заинтересованы были многие. Потому что знали, что с Арифом не только в чайхану, но и в хорошее кафе сходить и хорошо покушать на халяву. Ариф любил щедро платить, когда у него были деньги… Видади Мамедов как-то туманно очень рассказывал, что Ариф некоторое время провел в Москве, не имея никаких шансов попасть в Литинститут, потратил там кучу денег, отцу с трудом удалось вернуть сына домой…

О самом Видади стоит сказать несколько слов. Возможно, о нем после его смерти написано немало в Баку, ведь друзей у него было много. О его смерти я даже не помню от кого узнал. Он умер в девяностые. Или погиб. Не могу сказать. Я знал, что у него жена была армянка. И детей у него было двое. Был он неплохим журналистом. Писал и публиковался мало. Очень гордился своими интервью с Ниязи и Муслимом Магомаевым… Каким образом он стал завотделом критики молодежного литературно-художественного журнала, не могу сказать. Говорили, что он родственник Эльчина. В редакционном кабинете он практически не сидел. Когда на работу выходил, в основном гулял в саду двадцати шести комиссаров. Глубоко презирал всех авторов, кто приходил с рукописью. Думаю, то, что печатать по литературоведению и критике в «Улдуз», решалось не Видади Мамедовым, а самим главным редактором Юсифом Самедоглы или его заместителем. Иногда решение печатать или не печатать какую-то вещь, принималось в ближайших ресторанах, например, в «Новбахаре». Не могу сказать о главных редакторах, но практически все сотрудники литературных газет и журналов автора проводили через ресторанную процедуру. Речь, конечно, идет о малоизвестных авторах. Решение о сочинениях заслуженных лауреатов принималось в порядке законной очереди…