Теперь уже и не помню, по какой причине где-то три года назад стал заходить на лезгинские сайты. Их, этих сайтов, оказалось много. Обнаружил немало форумов, обсуждающих лезгинскую тему. Признаюсь, испытал шок…

Любой человек, даже мимоходом пройдя по лезгинским сайтам или порталам (я не знаю, чем они друг от друга отличаются, на всякий случай пишу два названия), определит, что у любого более или менее уважающего себя лезгинского Интернет ресурса Главная статья называется примерно так: Есть ли азербайджанцы и есть ли азербайджанский язык? Ответ всегда один: НЭТ! Твердый лезгинский НЭТ азербайджанской нации и азербайджанскому языку. Если следовать логике авторов этих Главный статей, в течение многих веков азербайджанцев и азербайджанский язык какие-то злоумышленники выдумывали и главным образом назло коренным народам, в первую очередь лезгинам, древнее которых, видимо, только армяне. Интересно, какой дьявол устроил так, чтобы первой  демократической газетой на всем мусульманском Востоке была именно азербайджанская газета? Он же, то есть этот дьявол, распорядился, чтобы первое драматическое произведение на Востоке была написано азербайджанцем, первый драматический спектакль был сыгран азербайджанцами. Но на этом дьявол не успокоится и не остановится: и первую оперу на Востоке напишет азербайджанец, потом будет еще первый балет…

Главные статьи ученых лезгин еще ничего. А в форумах «простые» лезгины про азербайджанцев такое пишут, что даже от наших заклятых врагов – от армян – не слышали… Впрочем, во всех этих форумах активно участвуют и армянские пользователи, внося посильный вклад в борьбу лезгин против азербайджанцев, которых, вообще-то нет в природе… «Собаки», «чебурашки», «чебурбайджанцы» — так продвинутые Интернет- лезгины нас называют.. Но у них все время нестыковка случается. Вот, например, лезгины отмечают юбилей «великого лезгинского композитора» Эльзы Ибрагимовой. Эльза Ибрагимова, ныне покойная, действительно была замечательным композитором, чьи песни при жизни стали классикой. Но классикой азербайджанской музыки, потому что писала исключительно азербайджанские песни на стихи азербайджанских поэтов и музыку к азербайджанским кинофильмам. Если она была по национальности лезгинка – тоже прекрасно. Но она родилась, выросла, выучилась и стала композитором в Азербайджане, сама для себя выбрала, кем ей быть. Лезгины вполне справедливо называют Эльзу Ибрагимову «великим» композитором, но она азербайджанский композитор. И как можно быть великим композитором народа, которого не существует и является всего лишь большевистской фантазией?

Эльза Ибрагимова принадлежит азербайджанской композиторской школе, в которой есть великие имена: Гаджибеков, Магомаев-старший, Кара Караев, Фикрет Амиров, Ариф Меликов. Балет Меликова «Легенда о любви» — это тоже большевистский вымысел или игра природы?

Что касается лезгинского взгляда на собственную историю, тут, конечно, они превосходят все большевистские фантазии. Если составить резюме по материалам лезгинской истории на особо патриотических сайтах, ничего не остается, как согласиться с тем, что первый человек говорил на лезгинском языке…

 продолжение

Как ни напрягаю свою память, не могу вспомнить, что у нас с Арифом был хоть какой-либо разговор на межнациональную тему. В нем самом лезгинское с азербайджанским вполне уживалось, да и сладкие его сновидения на лезгинском никто не нарушал… Ведь вроде косвенный повод был! В январе 1980 года в Баку проводилось Всесоюзное совещание на тему «Дружба народов – дружба литератур». Многие классики советской литературы находились в Баку и жили в той же гостинице, что и мы, только в шестнадцатиэтажном корпусе. Однажды  мы с Арифом, зайдя в чайхану «Гызылгюль», обнаружили там Евгения Евтушенко, который сидел в тесном окружении молодых азербайджанских литераторов. Как потом нам рассказали, он туда пришел один, по его собственным словам, убежав с официального банкета. Ему захотелось посидеть в чайхане, где за одним из столов узнал человека, запомнившегося ему своим выступлением накануне на Всесоюзном совещании – это был Айдын Мамедов. Айдын Мамедов тогда переживал свое звездное время. Рассказывали, что вернулся он в активную научную и литературную жизнь после десятилетнего беспробудного пьянства – насколько это была правдой, сказать не могу. После Азербайджанского университета он был аспирантом у академика, знаменитого составителя этимологического словаря тюркских языков Эрванда Севортяна, с которым он что-то не поладил, вернулся в Баку и стал пить. Каким образом ему удалось «завязать» и вернуться в активную жизнь, не знаю. Говорили, что его активно поддерживал его бывший однокурсник Эльчин, в то время молодой секретарь Союза Писателей. Как бы там ни было, к тому времени, когда я встретился с Айдыном Мамедовым, он уже успели защитить кандидатскую диссертацию, в двух литературных журналах выходили его большие критические статьи, которые на самом деле были вполне себе комплиментарные, так как посвящены были произведениям друзей, например, Рамиза Ровшана…

Мне еще несколько раз доводилось сидеть за одним чайным столом с Айдыном Мамедовым. Он был, если мои наблюдения верны, желчный человек… До сих пор помню его ногти – почему-то длинные и грязные… Тогда почти все, кто благодаря в определенной степени Акраму Айлисли, его своеобразной политике по отношению к авторам в журнале «Азербайджан» в одночасье вышли из небытия и даже из нищеты, были желчные, они ощущали себя уже кругом и были все время настороже, чтобы лишние люди помышляли попасть внутрь этого самого круга…Сам Айдын Мамедов тогда работал в Академии наук, он отказался от настойчивого предложения Акрама Айлисли возглавить отдел в журнале «Азербайджан». «Заведующий отделом в журнале должен уметь посылать авторов на х…. А я этого не могу», — эти слова я лично слышал от Айдына Мамедова…

Был еще один запомнившийся мне разговор. Кажется, Вагиф Джабраилзаде посетовал на то, что даже те азербайджанские писатели, которые громче всех кричат о патриотизме и о родном языке, отдают своих детей в русскую школу. Кто-то сказал, что да, его дети тоже ходят в русскую школу, но это из-за того, что поблизости нет азербайджанской школы. На что Айдын Мамедов сказал, что у него поблизости азербайджанской школы тоже нет, но его дети все равно учатся в азербайджанской школе, добираясь туда двумя пересадками…

продолжение

Пока у меня был перерыв в связи с воспалением, случились события в Исмаиллы. На сайте радио «Азадлыг» были опубликованы высказывания двух известных людей – уроженцев Исмаиллы. Муса Ягуб – поэт неплохой, практически все время живет, насколько я знаю, у себя на малой родине. Если память мне не изменяет, в годы редакторства Акрама Айлисли в журнале «Азербайджан» недолго там заведовал отделом поэзии, потом вновь вернулся в Исмаиллы. О причинах, вынудивших его земляков восстать, он говорит  искренне. Пожилому поэту больно, что его малая родина отдана на разграбление варварам без роду и без племени… А вот второй известный человек, имя которому Баба Везироглы, удивлен, что есть отдельные элементы, пытающиеся раскачать лодку, которым не по душе рай стабильности, сотворенный глубоко уважаемым президентом…

Дело в том, что  Баба Везироглы лично знал. Я не могу сказать, что мы были лично знакомы. Мы несколько раз, опять благодаря Арифу Керимову, оказывались за одним столом. Конечно, нас знакомили, но не думаю, что он меня запоминал. К тому же он в то время был крайне озабочен собою…

Литературные и окололитературные круги Баку, насколько  верно я тогда заметил, жили слухами и сплетнями. Многие писатели, особенно молодые, среди которых были просто терпящие голод и другие неудобства жизни, многие часы проводили в чайханах – в то время среднего размера чайник стоил пятьдесят советских копеек. Некоторые и за этот дешевый чай не в состоянии были платить или просто не хотели платить, всегда, в конце концов, кто-то находился, что покрывал небольшие в общем-то расходы. Чай на голодный желудок, конечно, удовольствие не изысканное. Но можно было поговорить, приобщаться, знакомиться, попробовать подсунуть свои стишки какому-то сотруднику… Ну, надежды…

Сплетни были разные. Как всегда, как у всех. Но бывали сплетни хитовые. В сезоне 1979-80 годов, если не ошибаюсь в датах, главной темой была личная жизнь Баба Везироглы… Несмотря на молодой возраст, Баба был известной персоной. Стихи писал он дрянные. Но по радио звучали песни, написанные на его слова. Мне рассказывали, что один влиятельный литературный чиновник и довольно известный писатель,  имел близкие отношения с сотрудником Академии наук. У любовника была семья, к тому же женат он был на дочери весьма высокопоставленного партийного начальника. В общем надо была решать проблему, которая могла бы стать актуальной в самое ближайшее время. Решили девушку, которая уже не была девушкой, выдать замуж. В качестве жениха был выбран молодой поэт Баба Везироглы. Ему было сделано предложение, от которого он отказался. То есть не захотел жениться, как говорил герой Достоевского, жениться на чужих грехах. Тогда «девушка» подала заявление в милицию, обвинив Везиорглы едва ли не в изнасиловании. Баба, так мне говорили, два месяца провел в баиловской тюрьме, где ему не понравилось. Дальше не выдержал и выразил готовность жениться, вышел и женился… Когда я с ним познакомился, у него были коротенькие волосы, говорили, что в баиловской тюрьме его обрили…

Фрагментами эту историю я слышал от Арифа Керимова, фрагментами от других. Ариф, насколько мне помнится, глубоко переживал за Баба Везироглы, не по своей     воли назначенного ликвидировать последствия чужих любовных утех… Долго ли переживал сам Баба, не знаю. Судя по всему, вряд ли. Эта женитьба с такой тайной ему обеспечивала протекцию весьма влиятельных покровителей…. «Низами Алекперов – один из  четырех-пяти лучших глав районов», — говорил господин Везиорглы в своем интервью радио «Азадлыг»… Пишут, что они дружат. Что ж, Баба Везироглы всегда умел попадать в хорошие компании. Баиловская тюрьма даже за два месяца научила его многому хорошему…

продолжение

Мне до сих пор неловко вспоминать случай в ресторане. Мне стыдно за себя, потому что в мой демарш наверняка выглядел – наверняка таковым он и был – мальчишеским  позерством. В конце концов, пьяный человек и про родную мать что угодно скажет. А тут про родину-мать… Мне как бы представилась возможность продемонстрировать свой патриотизм, который дешевым даже нельзя было назвать – стол-то был не за мой счет…

В исступлении Вагифа Джабраилзаде (давно и ныне – Вагиф Боятлы Одер) был, думаю, элемент психологического нездоровья. Годы неприкаянной жизни, борьба за существование, а потом и за признание его сделали больным человеком. Обрушившаяся на его голову слава его не вылечила, только видоизменила его болезнь. Ведь давно подмечено, люди, побывавшие в шкуре жертвы, становятся самыми безжалостными мучителями. И Вагиф безжалостно мучил всех тех, кто проявлял слабину. К тому же он стал литературным начальником, у которого была немалая возможность оскорблять и унижать обратившихся в редакцию авторов, как его, надо полагать, многие годы оскорбляли и унижали другие.

Я выше подчеркивал, что относился он ко мне весьма уважительно, возможно, это прозвучит нескромно, но скажу, что я сам не поддерживал отношения с людьми, которые ко мне могли относиться не то, что неуважительно, но даже пренебрежительно. Однажды мы с ним виделись весной 1981 года. Он мне сообщил, что видел сигнальный номер журнала «Азербайджан», в котором опубликован мой рассказ. «Если так будешь писать, станешь первым прозаиком Азербайджана», — сказал Вагиф мне. Ни первым, ни вторым и вообще никаким прозаиком Азербайджана я не стал. Потому что заведовал отделом прозы Мовлуд Сулейманлы, настоящее животное.  И единственный мой рассказ он пропустил по настоянию главного редактора Акрама Айлисли. До этого рукопись моей повести, которая посвящена Арифу Керимову, Мовлуд Сулейманлы вовсе «потерял»…В республике было два журнала. Из них один толстый – «Азербайджан», в котором у входа сидит омерзительное животное по имени Мовлуд Сулейманлы. Это был факт. Против которого невозможно было идти… Теперь Акрам Айлисли рассказывает сказки о том, каким он был хорошим демократическим редактором. Редактором, по крайней мере по прозе, был Мовлуд Сулейманлы. И неизвестно было, по каким критериям публикуются рукописи, каким образом они попадают редактору. И самое главное: где теперь эти публикации? Какую славу они принесли азербайджанской литературе?

Именно столкнувшись с Мовлудом Сулейманлы, впервые серьезно задумался о том, как бы уехать куда-нибудь…

продолжение

Что мы  в ресторане ели и что пили – не помню. О чем разговаривали – тоже. Видимо, о том, как паршиво в Азербайджане. Конкретно – в литературной части азербайджанской действительности. Мне смутно помнится тот момент, когда вдруг Вагиф стал пьяным и агрессивным. Он стал матом ругать… Азербайджан. Так, как пьяные мужики в драке ругают друг друга. Полагаю, что я пьян был не сильно. Скорее я был возбужден. И вступил в громкий и импульсивный спор с Вагифом. Кажется, спор начался раньше. Мат в адрес родины был в ходе спора. Он, кажется, всех сородичей обвинял в тупости и бездарности. Я напомнил ему о том, как он при мне едва ли не пинком под зад молодых авторов выпроваживал из редакционного кабинета…А когда прозвучал мат, я встал, объявив, что сидеть с ним за одним столом больше не желаю. И вышел на улицу. Через несколько минут Ариф догнал меня, сказав, что он тоже не хочет больше находиться в компании Вагифа. Переночевал он у меня. Аспирантская комната была большая, имелся лишний диван… Мы долго говорили. Ариф вновь делился со мной со своими литературными фантазиями. Он еще не оставил свою мечту войти в литературу, как говорил про себя Мопассан, как метеор. Мне как-то неудобно было спросить его, пишет ли он что-нибудь…Мы вспомнили хорошее время, проведенное в гостинице Интурист в Баку…

Утром он вернулся в гостиницу. В тот же день они должны были вернуться в Баку. Это была последняя моя встреча  с ним. Вагифа после этого еще раз встретил  через год. Сосед мой по общежитию, слушатель Высших литературных курсов, кстати,  хороший поэт Армен Шекоян зашел ко мне и сказал, что внизу у азербайджанских студентов находится Вагиф Джабраилзаде, с которым они были знакомы по всесоюзным литературным совещаниям. Там намечался вечеринка, куда Вагиф пригласил и Армена. Армен попросил меня пойти с ним. Я сказал, что не пойду, если он не считает необходимым самому подняться и хотя бы поздороваться со мной. Армен сказал, что в таком случае он тоже пойдет. Я вынужден был спуститься с ним  на пятый этаж…

Кажется, через день я вновь встретил Вагифа, на этот раз в кафе «Лира». Я был не один, он тоже. Мы успели обменяться несколькими фразами. Последние его слова точно произвожу: «Не возвращайся в Азербайджан, там с ума сойдешь…»

продолжение

Диплом мы защищали в разное время, госэкзамен по научному коммунизму тоже. После зимней, она же была и последней, я Арифа не видел. Через год с лишним я стал аспирантом Литературного института, того самого, вокруг да около которого некогда ходил Ариф. Кстати, в том же 1981 году Вагиф Джабраилзаде был принят в Высшие литературные курсы, я потом в институте видел его имя в каком-то списке, но он отказался ехать в Москву. Не знаю, правда или нет, но мне кто-то, кажется, Видади Мамедов, с которым я виделся летом 1982 году в Баку, говорил, что Вагиф отказался от теплого московского места из-за боязни потерять не менее теплое место в журнале «Улдуз». Два года пролетят быстро, вернешься в Баку, а отделом поэзии заведует уже другой. Мрачная перспектива возвращения в прежнюю жизнь, когда не было ни работы, ни жилья, Вагифа пугала. Он не мог твердо надеяться на писательские заработки — время от времени в прессе его ругали. В главной газете республики «Коммунист» была вовсе разгромная статья академика Бакира Набиева… Одним словом, мне не довелось  находиться в Москве в одно время с лучшим, как его многие тогда считали, поэтом Азербайджана…

Думаю, это было зимой 1983 года. В мою комнату в общежитии на улице Добролюбова вошел Ариф Керимов. Это было совершенно неожиданная и крайне радостная встреча. Я искренне любил этого человека, думаю, у него ко мне тоже было особое отношение… Ариф сказал, что в Москву приехал вместе с Вагифом Джабраилзаде. Азербайджанские писатели тогда были нередкими гостями в столице Союза. Некоторые, титулованные и состоятельные, довольно много времени проводили в ресторане ЦДЛ, иные отдыхали в домах отдыха в Малеевке. Некоторые приезжали в Москву, если назвать вещи своими именами, за сексом, которого в Баку нельзя сказать, что не было. Секс в Баку был, но он был дорогой, хлопотный и с возможными последствиями. Вагиф, насколько я понимаю, приезжал главным образом по литературным делам. Он был в обойме и его начинали переводить на русский язык, и общаться со своими переводчиками на месте ему было как бы необходимо. Необходимы были эти визиты для Вагифа и по другой причине. После каждой поездки в Москву  он прибавлял в весе, имею в виду авторитет. Столичные визиты как бы укрепляли его легитимность на превосходство над другими поэтами, которых он безжалостно третировал… Ариф сказал, что они остановились в гостинице на Останкино. Общежитие Литинститута находилось недалеко от Останкинской башни, через железнодорожные пути. Мы отправились туда пешком. Встретившись там с Вагифом, мы втроем пошли в ресторан… Я прекрасно понимал, что за все, и за гостиницу, и за ресторан платит Ариф. То есть все эти немалые расходы были платой за право находиться с гениальным с его точки зрения поэтом… Я гением не был, и в аспирантах оказался во многом случайно, но Арифу не нужно было моих регалий. Между нами, надеюсь, правильно полагаю, была просто дружба…

8. продолжение

Возможно, я ошибусь в дате – это было или в 1995 или в 1996 году. После отпуска я летел из Баку в Самару. Тогда был ночной рейс. Рядом со мной сидел мужчина примерно сорока лет, который летал в Сибирь транзитом через Самару. Я приятно был удивлен, узнав, что он из Огузского (бывшего Варташенского) района. Сосед назвал свое село. Я ему рассказал об Арифе. Он мне сказал, что село Гарабулаг знает отлично, отлично знает и семью Керимовых, назвав его братьев. Он мне сообщил, что еще пару лет назад братья Керимовы жили в Самаре, имели строительный бизнес, с которым что-то произошло, но они восстановились и теперь вроде бы процветают в той же Самаре. Я был крайне удивлен. Как же я умудрился ничего не знать о том, что Ариф живет где-то рядом? Мой сосед по самолету мне говорил, что Ариф в начале девяностых был активистом Народного Фронта, потом стал главой администрации села, еще какую-то должность занимал. Он, видимо, лишился ее, когда Алиев вернулся к власти и началось гонение на «фронтовые» кадры…

Мне не терпелось быстрее добраться до Самары и начать поиски Арифа. Но быстро добраться не удалось. Самолет тогда приземлялся в Самаре где-то в три часа ночи. В половине четвертого отправлялся в город автобус. То ли из-за задержки, то ли из-за еще чего-то я на автобус не успевал. На такси у меня денег не было. А вот за моим соседом по салону приехала машина. Он даже не стал предлагал меня подвезти. Сел и уехал. Мне предстояло провести примерно три часа в аэровокзале, где было смертельно холодно…

Но в Самару в конце концов я добрался. И немедленно начал поиски Арифа. Никто о нем не знал. Я обратился даже в адресное бюро. Человек по имени Ариф Паша оглы Керимов обнаружен не был. Теперь-то я знаю, что он и не жил в Самаре. Почему человек в самолете вводил меня в заблуждение, каковы были у него мотивы, понять не могу. Думаю, это и невозможно понять…

Но с Арифом на территории России одна встреча у меня все же была…

продолжение

Детскость в нем проявлялась в нем во многом. От эмоций, мгновенно вспыхнувших, на его глазах появлялись слезы, анекдотам он смеялся до удушья… Кстати, анекдоты в основном рассказывал нам Акрам и не только анекдоты. Одно время ему доводилось работать на телевидении ассистентом режиссера и он знал массу правдивых и вымышленных историй из жизни творческих людей. Рассказывал он разными голосами. У него особенно хорошо выходили лезгинские анекдоты. То есть те азербайджанские анекдоты, героями которых были лезгины… Теперь вот впервые над этим задумался… Если не ошибаюсь, Ариф и эти анекдоты любил… Спустя многие годы задним числом думаешь, что некоторые из этих анекдотов, очень остроумных и вообще-то безобидных, могли бы задеть будущего лезгинского лидера… Но Ариф, как мне тогда казалось, был человеком без комплексов, да и вряд ли себя видел будущим лезгинским лидером – он ведь мнил себя великим азербайджанским писателем, претендентом на Нобелевскую премию. И лезгином-то он себя не называл. Говорил, что мама лезгинка. Правда, во сне говорил исключительно по-лезгински. Это совершенно точно…

Он в свободное время спускался в холл гостиницы и заводил знакомства, это ему удавалось легко. Однажды в номер он вернулся в чрезвычайном волнении. Сказал, что минуту назад внизу слышал душераздирающую историю. В одном селе молодой парень изнасиловал женщину. Возник скандал, грозящий перерасти в смертоубийственные распри между семьями. У парня родственники оказались влиятельными людьми. Они уговорили семью женщину, в том числе мужа, замять историю. Заключили как бы мировую. Сын женщины, подросток, не выдержав позора, взял отцовское ружье и застрелился…

Через несколько месяцев, летом 1980 года в течение нескольких дней я написал повесть на основе этого события, посвятив ее Арифу Паша оглы…

При каких обстоятельствах Ариф меня познакомил с Вагифом, я не помню. Вместе мы несколько раз в чайхану ходили. Самая посещаемая литераторами или считающими себя таковыми чайхана называлась «Гызылгюль» и находилась она в двух шагах от Союза писателей, от редакций журналов «Азербайджан» и «Улдуз». Должен сказать, что отношение Вагифа ко мне было самое уважительное. Этому было, думаю, несколько причин. Во-первых, ни на какое место на тамошнем поэтическом олимпе я не претендовал и вообще никому не говорил, что стихи пишу. Нет никаких сомнений, что предложи я ему какие-то свои сочинения, отношение его ко мне немедленно стало бы враждебным. Во-вторых, он в определенной мере ориентировался на Видади Мамедова, который всячески подчеркивал дружеское ко мне отношение. Одним словом, за время наших встреч, которых было не так уж много, у нас с Вагифом Джабраилзаде не было никаких стычек. Между нами состоялась даже краткая переписка, одно из писем недавно я обнаружил среди своих бумаг, оставшихся у матери на родине…

Я о Вагифе так подробно пишу потому, что Арифа Керимова последний раз видел вместе с ним, и состоялась эта встреча в Москве, если не ошибаюсь, в 1983 году…

Приятельские отношения между Арифом и мною стали дружескими во время зимней сессии шестого курса. Заочникам в Баку жилье, конечно, не предоставлялось, приходилось жить в гостиницах – на десять дней зимой и на тридцать дней летом снимать комнату было практически невозможно. В гостиницах мест не было всегда. Всегда. Место добывалось только через взятки. Администраторы обычно брали десять рублей, вложенных в паспорт. Но и за деньги не просто было решать вопрос. Надо было уметь договариваться с администраторами, которые в общении с сельчанами прикидывались не владеющими азербайджанским языком даже на бытовом уровне…

29 декабря, если я не ошибаюсь, приехав в Баку на самую длительную зимнюю сессию из трех недель, в первые же часы пребывания в городе почти случайно встретился с Арифом, который предложил мне пожить в Интуристе. Он там нашел знакомого или знакомую, почти договорился о номере, теперь ему нужен сосед. Я согласился, хотя семьдесят рублей за три недели для меня были большие деньги…

Теперь этой гостиницы нет, она снесена, на ее месте воздвигнуто другое здание, тоже гостиница, кажется. Тогдашний Интурист состоял из двух соединенных между собою зданий. Одно здание было шестнадцатиэтажное, другое – десятиэтажное, в котором мы жили. Номер наш был на десятом этаже. С телевизором, что было крайне важно, так как в январе 1980 года проходили матчи между канадскими и советскими хоккеистами.

Заочное высшее образование само по себе предприятие сомнительное. В Азербайджанском государственном университете эта сомнительность была во всем. Начну с того, что мы практически университета за шесть лет обучения не видели. В университете я сдавал вступительные экзамены, защищал диплом и сдавал госэкзамен по научному коммунизму. Все занятия проходили в здании 225-й средней школы, когда учащиеся находились на каникулах. На лекциях поток из пяти групп, а это больше ста человек, загоняли в обычную классную комнату. Летом дышать было невыносимо… Это отдельная история… Зимняя сессия начиналась тридцатого декабря. Люди приезжали из районов, после одного дня занятий наступал предновогодний день. Потом и Новый год… Кто составлял этот график? Гейдар Алиев? Ректор Багирзаде?

Насколько я помню, тридцать первого декабря мы сильно напились – я, Ариф и Акрам, наш однокурсник из Хачмаза. Он плохо учился, можно сказать, совсем не учился, но обладал талантом пародировать. Он мог говорить голосами преподавателей, знаменитых артистов. Был остроумен, несмотря на стопроцентную академическую задолженность, не унывал, добывал справки, выходил на влиятельных людей, те выходили на преподавателей, на декана, на заведующих кафедрами, он бывал не приеме у ректора, которого потом пародировал…

У него было где жить, но почти всё свое время проводил вместе с нами в гостинице. И новогоднюю ночь. В состоянии глубокого алкогольного опьянения мы смотрели хоккейный матч, засыпали, просыпались и продолжали смотреть дальше…