При каких обстоятельствах Ариф меня познакомил с Вагифом, я не помню. Вместе мы несколько раз в чайхану ходили. Самая посещаемая литераторами или считающими себя таковыми чайхана называлась «Гызылгюль» и находилась она в двух шагах от Союза писателей, от редакций журналов «Азербайджан» и «Улдуз». Должен сказать, что отношение Вагифа ко мне было самое уважительное. Этому было, думаю, несколько причин. Во-первых, ни на какое место на тамошнем поэтическом олимпе я не претендовал и вообще никому не говорил, что стихи пишу. Нет никаких сомнений, что предложи я ему какие-то свои сочинения, отношение его ко мне немедленно стало бы враждебным. Во-вторых, он в определенной мере ориентировался на Видади Мамедова, который всячески подчеркивал дружеское ко мне отношение. Одним словом, за время наших встреч, которых было не так уж много, у нас с Вагифом Джабраилзаде не было никаких стычек. Между нами состоялась даже краткая переписка, одно из писем недавно я обнаружил среди своих бумаг, оставшихся у матери на родине…

Я о Вагифе так подробно пишу потому, что Арифа Керимова последний раз видел вместе с ним, и состоялась эта встреча в Москве, если не ошибаюсь, в 1983 году…

Приятельские отношения между Арифом и мною стали дружескими во время зимней сессии шестого курса. Заочникам в Баку жилье, конечно, не предоставлялось, приходилось жить в гостиницах – на десять дней зимой и на тридцать дней летом снимать комнату было практически невозможно. В гостиницах мест не было всегда. Всегда. Место добывалось только через взятки. Администраторы обычно брали десять рублей, вложенных в паспорт. Но и за деньги не просто было решать вопрос. Надо было уметь договариваться с администраторами, которые в общении с сельчанами прикидывались не владеющими азербайджанским языком даже на бытовом уровне…

29 декабря, если я не ошибаюсь, приехав в Баку на самую длительную зимнюю сессию из трех недель, в первые же часы пребывания в городе почти случайно встретился с Арифом, который предложил мне пожить в Интуристе. Он там нашел знакомого или знакомую, почти договорился о номере, теперь ему нужен сосед. Я согласился, хотя семьдесят рублей за три недели для меня были большие деньги…

Теперь этой гостиницы нет, она снесена, на ее месте воздвигнуто другое здание, тоже гостиница, кажется. Тогдашний Интурист состоял из двух соединенных между собою зданий. Одно здание было шестнадцатиэтажное, другое – десятиэтажное, в котором мы жили. Номер наш был на десятом этаже. С телевизором, что было крайне важно, так как в январе 1980 года проходили матчи между канадскими и советскими хоккеистами.

Заочное высшее образование само по себе предприятие сомнительное. В Азербайджанском государственном университете эта сомнительность была во всем. Начну с того, что мы практически университета за шесть лет обучения не видели. В университете я сдавал вступительные экзамены, защищал диплом и сдавал госэкзамен по научному коммунизму. Все занятия проходили в здании 225-й средней школы, когда учащиеся находились на каникулах. На лекциях поток из пяти групп, а это больше ста человек, загоняли в обычную классную комнату. Летом дышать было невыносимо… Это отдельная история… Зимняя сессия начиналась тридцатого декабря. Люди приезжали из районов, после одного дня занятий наступал предновогодний день. Потом и Новый год… Кто составлял этот график? Гейдар Алиев? Ректор Багирзаде?

Насколько я помню, тридцать первого декабря мы сильно напились – я, Ариф и Акрам, наш однокурсник из Хачмаза. Он плохо учился, можно сказать, совсем не учился, но обладал талантом пародировать. Он мог говорить голосами преподавателей, знаменитых артистов. Был остроумен, несмотря на стопроцентную академическую задолженность, не унывал, добывал справки, выходил на влиятельных людей, те выходили на преподавателей, на декана, на заведующих кафедрами, он бывал не приеме у ректора, которого потом пародировал…

У него было где жить, но почти всё свое время проводил вместе с нами в гостинице. И новогоднюю ночь. В состоянии глубокого алкогольного опьянения мы смотрели хоккейный матч, засыпали, просыпались и продолжали смотреть дальше…

 3

                 ПРОДОЛЖЕНИЕ

Тогда же в «Улдузе» работал Вагиф Джабраилзаде, он заведовал отделом поэзии. Заведовал он так: когда время от времени в редакции появлялся молодой автор со своими стихотворениями, Вагиф, который совершенно случайно оказывался на рабочем месте, брезгливо брал у него рукопись, презрительно смотрел на первый лист и спрашивал: « Ты Вознесенского читал?» Как назло, оказывалось, что молодой автор, кстати, обязательно студент из деревенских, ибо бакинцы стихов не пишут, по крайней мере на азербайджанском языке, Вознесенского не читал. Джабраилзаде гневно рычал на невежу, который, явно чувствуя реальную угрозу физического насилия, пулей вылетал из кабинета…

Кстати, это были только первые месяцы, когда сам Джабраилзаде вышел в люди, благодаря, думаю, во многом Акраму Айлисли, щедро печатавшему его в единственном толстом литературном журнале республики «Азербайджан». Его назначение в «Улдуз», возможно, тоже произошло не без вмешательства Айлисли. Хотя можно предположить, что редактор журнала Юсиф Самедоглы сам ценил творчество Вагифа Джабраилзаде, которого стали печатать, когда ему было уже за тридцать… Долго не признаваемый никем, не имеющий прописку даже в общежитии, выпускник, кажется, заочного отделения строительного института в одночасье стал едва ли не первым или вторым после Рамиза Ровшана поэтом. В нем, как мне показалось, накопилось много злобы за унижения прежних лет и отчасти этим можно объяснять то, что он постоянно кидался на людей. Все, кто занимался литературным творчеством, при встрече с ним косвенно или напрямую должны были признать его гений или сознаться в собственной бездарности. Если делалось это несвоевременно, Вагиф Джабраилзаде сам брался за дело. Он, конечно, был талантливый человек, но переоцененный. Но трагедия его состояла не в том, что определенный круг его переоценил, а в том, что он сам себя переоценил. Хорошими были только первые его публикации, потом пошли слова, слова…Он не учился, не образовывался, хотя к хорошему литературному слову у него был если не абсолютный слух, то хороший нюх точно. Последнее время я несколько раз читал его Интервью. Несет абсолютную чушь… «Азербайджанский язык самый лучший язык в мире…» Этого можно было ожидать…

(продолжение)

Он говорил приятным, по крайней мере для моего слуха, северным акцентом, обладая редким звонким голосом. По его собственным словам, отец его был азербайджанец, мать – лезгинка. Забегая вперед, скажу, что у Арифа было обыкновение во сне разговаривать, это уже я заметил, когда мы жили в одном гостиничном номере. Говорил он во сне по-лезгински, это совершенно точно, хотя преподавал он азербайджанский язык и литературу, будучи без пяти минут дипломированным филологом…

К сожалению, я напрочь забыл большую часть из того, что знал об Арифе Керимове. Едва ли не первый же день его появления на нашем курсе появились о нем разного рода сведения, в том числе о том, что якобы он некоторое время был студентом Литературного института. Литинститут на глазах студентов-заочников филологического факультета АГУ имел огромный вес и человек, даже не окончивший, а только поучившийся там какое-то время производил сильное впечатление. При близком знакомстве с Арифом я догадался – лишь догадался, потому что прямых вопросов по этой теме я ему не задавал, считая это бестактностью – что, студентом он Литинститута никогда не был, когда-то туда хотел поступать, некоторое время даже жил в общежитии на ул. Добролюбова, но не более того. Теперь припоминаю, что кое-то об Арифе мне рассказывал покойный Видади Мамедов, который тогда был заведующим отдела критики и литературоведения журнала «Улдуз». Ариф был знаком не только с Видади Мамедовым. Среди его знакомых были многие молодые писатели, в том числе самое громкое имя того времени Вагиф Джабраилзаде, с которым я познакомился тоже через Арифа. Как он с ними знакомился, сказать не могу. Но в знакомстве с ним заинтересованы были многие. Потому что знали, что с Арифом не только в чайхану, но и в хорошее кафе сходить и хорошо покушать на халяву. Ариф любил щедро платить, когда у него были деньги… Видади Мамедов как-то туманно очень рассказывал, что Ариф некоторое время провел в Москве, не имея никаких шансов попасть в Литинститут, потратил там кучу денег, отцу с трудом удалось вернуть сына домой…

О самом Видади стоит сказать несколько слов. Возможно, о нем после его смерти написано немало в Баку, ведь друзей у него было много. О его смерти я даже не помню от кого узнал. Он умер в девяностые. Или погиб. Не могу сказать. Я знал, что у него жена была армянка. И детей у него было двое. Был он неплохим журналистом. Писал и публиковался мало. Очень гордился своими интервью с Ниязи и Муслимом Магомаевым… Каким образом он стал завотделом критики молодежного литературно-художественного журнала, не могу сказать. Говорили, что он родственник Эльчина. В редакционном кабинете он практически не сидел. Когда на работу выходил, в основном гулял в саду двадцати шести комиссаров. Глубоко презирал всех авторов, кто приходил с рукописью. Думаю, то, что печатать по литературоведению и критике в «Улдуз», решалось не Видади Мамедовым, а самим главным редактором Юсифом Самедоглы или его заместителем. Иногда решение печатать или не печатать какую-то вещь, принималось в ближайших ресторанах, например, в «Новбахаре». Не могу сказать о главных редакторах, но практически все сотрудники литературных газет и журналов автора проводили через ресторанную процедуру. Речь, конечно, идет о малоизвестных авторах. Решение о сочинениях заслуженных лауреатов принималось в порядке законной очереди…

Во время летней  сессии пятого курса, которая проходила с 16 июня по 16 июля 1979 года, к нашей группе присоединился совершенно выдающийся заочник, отставший от своего курса из-за задолженностей. Он выделялся в первую очередь по тому, как был одет. А одет был он как никто из нас. Все вещи, которые он носил, а летом человек носит не так уж много вещей, были стильные, сидели на нем замечательно. Подавляющее большинство студентов-заочников филологического факультета Азербайджанского государственного Университета имени С.М. Кирова были деревенские и одевались по-деревенски. То есть были студенты, которые носили дорогие вещи, но эти вещи были безвкусные, а на искривленных сельхозработами фигурах заочников они производили жалкое впечатление…

С новым студентом на первом же занятии у меня возник конфликт и, кажется, он как-то на перемене проявил некоторое желание меня побить. Но несколько девушек, одна из которых была из Сальяна и очень меня по-братски любила, не дали состояться драке, которая грозила полным моим физическим уничтожением. А сам конфликт возник из-за того, что на занятии у Тахсина Муталлибова новый студент, имени которого никто еще не знал, стал бросаться именами некоторых западных писателей, незнакомых практически никому из заочников. Мне показалось, что новый человек не так уж силен или вовсе не силен в западной литературе, просто этими именами он пускает пыль в глаза – нам и самому Тахсину Муталлибову, которому в скором времени предстояло у нас принимать экзамен по теории литературы…

Как ни напрягаю свою память, не могу вспомнить, как же так случилось, что уже на следующий день мы с Арифом Керимовым стали друзьями. Да, это студента, который был старше меня примерно на два с лишним года, звали Ариф Керимов. Ариф Паша оглы Керимов. У меня есть повесть, написанная в 1980 году. Она, как и другие мои сочинения, не опубликована. Называется она «Строился новый дом». И на рукописи под заголовком есть посвящение: «Арифу Паша оглы». Об этом расскажу попозже…

Как оказалось, Ариф был тоже никакой не городской. Замечу, что будь он городским, никаких приятельских отношений у нас не возникло бы. Примеров дружбы между бакинцами и уроженцами сельских районов просто я не знаю. Был на нашем курсе бакинец, если правильно помню, его звали Фариз, лекций он не посещал, появлялся на экзаменах, скорее всего не на всех. Таинственный был человек, некоторые говорили, что работает в КГБ. Перед самым экзаменом по зарубежной литературе просил однокурсницу «немножко рассказать ему про Мамунгуэя». Девушка не сразу поняла, что речь идет о Хемингуэе… Было несколько городских девушек, не замечал, что они общаются с деревенскими. Они были сами по себе. Мы существовали в параллельных мирах. С людьми другой расы и другой национальности гораздо проще было сходиться…

Ариф был родом из села Гарабулаг Варташенского района. Там же жил, преподавал в местной школе. Тогда уже был женат, имел двоих детей. Супруга работал в той же школе. «Иногда я не выдерживаю и начинаю материться, тогда супруга затыкает уши и выбегает из школы», — рассказывал Ариф, весело смеясь. По его словам, его бесила тупость коллег, считающих, к примеру, Самед Вургун величайший поэт всех времен и народов…

(продолжение следует)